Дедушка

До города дедушка добирался автостопом. В кабину садился молча, выходил тоже, сомкнув челюсти. Водители напоминали о стоимости бензинчика, о совести, дедушка вертел растопыренной ладошкой над ухом,? мол, страдаю глухотой. Надеялся, что водилы подумают: пассажир их еще и немой, что окажутся сердобольными людьми и простят даровой проезд. Так и велось. В городе выбирал прохожих, одетых попроще, доступных хуторянину, и громко расспрашивал, где же университет. Мещане все спешили и потому показывали в разные стороны. Старик только и понял, что университетов здесь – пруд пруди. Мерил улицы до обеда, пока остановился на подходящих дверях, не слишком дорогих, но надежных – постучался.В приемной комиссии глупая секретарша рассмотрела его бумаги и сказала, что у дедовой внучки попасть на первый курс «за так» нет оснований. Уродиться на хуторе, пасти гусей, махать тяпкой в огороде, учиться аж в Зачепиловке «хорошисткой» - были основания, а в люди выйти - так нет!
- А куда оно податься, чтобы добыть те основания?
- Зайдите к декану… к ректору.
- А что оно за один, ректор?
Полчаса ковылял старик вверх и вниз по каменным скользким ступенькам, пока впустили к первому лицу. Этот оказался в добром юморе, выслушал, даже повздыхал заодно с дедушкой. То ли от мягкого сердца, то ли отчего - профессор полистал бумаги и внучкины, и дедушкины, посоветовал:
- Возьмите справку в районе, что вы – участник боев, афганец, мол, а дитя очень способное, что оно работало летом в поле и на ферме, что руководство направляет его на учебу… как исключение.
Не «она», а «оно», обзывает! Да Бог с ним, теперь начальники все, от первого лица до местных - все неотесанные.В районе вышла заминка.
- Фамилии-то у тебя, дед, и у твоей внучки разные. Как же учитывать твои годы в миротворческих силах, а ее в сельхозпредприятии?
«Миротворческие»… Помиротворил бы ты в Афгане в семьдесят девятом!» - зло подумал дед и с той же злостью, что внутри, рыкнул:
- А так и учитывай. Она от приемной дочери моей второй жинки, которая умерла прямо на жнивах. А живу я с третьей, которая знать внучку не хочет, потому что своих четверо от двух дочек да от разных мужиков.
- Постойте-постойте, все это сложненько.
- Моя житуха тоже сложненькая, а живу. Дайте направление.
- Это же будет подлог.
- Мало ли вы подлаживаете каждый день!
Стучаться в райгосадминистрацию пришлось трижды. И бумагу выдали только потому, что дедушка принес в марлевой тряпке свои медали за Афганистан и грозился поджечь двухэтажную контору – «все равно она вам осталась от райкома партии, значит, незаконная».
…Ректор был не умнее дедушки, потому понимал старика с полуслова.
- А жить у вашей внучки есть где?
- Нету.
- Понятно. Разместим в общежитии. Плата за учебу… из района. А обживаться в городе есть из чего?
- Кой хрен! Жевать не за что. Из своей пенсийки помогу.
- Понятно, жевать она будет тоже наполовину из ваших рук?
- Привозить буду «сидоры», пока жив.
- Понятно, - опять прогудел ректор.
Дедушка люто покраснел:
- Что вам понятно, пане? – расходился давний, еще из первых бойцов, потому много переживший афганец. – Что вы можете понять? Сидите за дубовым престолом, в твинчику, пузатенький, поди, выгребаете по тысяче, а то и по полторы каждый месяц! А тут…
- Понятно, что вашей внучке надо непременно получать стипендию. Будет получать, успокойтесь.
Дедушка покраснел, уже мягко, с чувством вины:
- Теперь и мне понятно то, что вам понятно. Хороший вы человек, профессор, хоть и кацап. Думайте, думайте дальше. Моя думка дальше уже неймет.
- Я решу этот вопрос. Только…
- Только у меня не чего вам дать на лапу.
- Я не про то. Ваша внучка обязана будет учиться на «отлично» и «хорошо». То есть набирать достаточно баллов. Там, около восьмидесяти. А за меньше – ее снимут со стипендии. И тут я не помогу.
- А нельзя так, чтобы раз навсегда дали эту вашу стипендию?
- Ее надо зарабатывать.
Дедушка уже не краснел, а бледнел. Наконец, надулся и рыкнул:
- Моя постарается. Я ее раскочегарю!
Каждые две недели дедушка собирал «сидор»: обжаривал в печке курицу, выпекал плацинды, заправлял ряженку, попутно огрызался на вопли своей третьей супруги:
- Окстись! Вот уеду, тогда можешь говорить сама с собой.
И напевал старинные плачи:
Якбы маты знала, яка мени бида, то передала бы горобчиком хлиба.
И растроганный песней, в которой судьба, до мокрых глаз, простодушно добавлял
- Уймись, сердце-дружинонько, ей-богу, побью!
Потом проходящим кривобоким автобусом добирался до района, оттуда уже опробованным чином садился на автостоп. Попадались повторно водители, но не миновали пешего пехотинца, подбирали – глухонемой ведь, шофер - тоже человек. Внучка не подводила старика. Обстирывала себя по-городскому, причесывалась тоже. Не пропускала занятий, спрашивала и спрашивала учителей – догоняла богатеньких и нахватанных товарок по знаниям и по внешнему виду. Зимой пришли экзамены – дедушка переписал их сроки и после каждого появлялся в городе с «перепечкой и медком».Три раза праздновали высокие баллы. С четвертого экзамена внучка тоже вышла с веселым смешком. Показала зачетку – семьдесят четыре балла.
- Хватает на стипендию? – справился опекун.
- Хватает, наверное, если не велел доцент пересдавать.
После коротеньких каникул оказалось, что денег в студенческой бухгалтерии внучка не получила и на какой-то счет в банк не перевели. Дедушка подался к ректору. Тот звонил в бухгалтерию, на кафедру, потом вызывал кого-то. Оставшись наедине, с грустью сказал дедушке:
- У меня подопечных две тысячи с хвостиком, не проследил. Документы по зимней сессии уже в министерстве. На сей раз ничего поделать не могу.
С тяжелым сердцем дедушка вышел в вестибюль. Хотелось поплакать, да стыдно при студентах. Нашел внучку в скверике. Она сидела на обледенелой садовой скамейке и рюмсала в наглаженный «носовичок», похожа была на барышню из кино, красивая и родная. Рядом ярилась ее подружка и говорила:
- Я узнала, как ты попала под трамвай. Теперь в университетах денег мало, так с Киева установили лимит на пятерки и четверки. А тут, уже на месте, экономят так. Последним экзаменом ставят профориентацию, то есть Горева. А этот, черпак, срезает тех, кто ему не по нутру. Ты, подруга, попала под горячую руку доцента…
«Глухонемой» дедушка издали расслышал слова подруги. Протер глаза, развернулся и шагом старого солдата пошаркал к университету. Во дворе стояли и над урной покуривали два дородных преподавателя, сытые, чопорные, обоим едва за пятьдесят. Дедушка подошел и проговорил сдавленным и сиплым шепотом:
- Простите старика… Мне сказали, что один из вас Горев. Это… доцент.
Тот, что повыше ростом с барским видом повернулся к крестьянину:
- Я Горев.
- Уточняю, - уже дрожа всем телом спросил дедушка. - Вы читаете предмет «профориентация», что ли… и принимаете экзамены?
- Да, да, а что вас интересует, - совсем отчужденно сказал доцент - «черпак».
Дедушка больше слов не находил, его душили слезы. Он сжался пружиной и давним саперным приемом, как лопаткой, въехал доценту в скулу. Постоял, убедился, что сам имеет еще порох в пороховницах, а враг лежит, слава Богу, с признаками жизни… и потопал в скверик к внучке. Кажется, сказал ей смирно:
- Ничего, доця, теперь усё подробно дойдет до начальства, потом аж до Киева и до самого министра дойдет. Подумают, как оно с людьми жить...
Анатолий Маляров.

Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике