"К-577" - это я

С ним я познакомился в Донецке на съезде общества репрессированных. Он зашел к нам в номер шахтерской гостиницы и представился бывшим студентом судостроительного техникума. Я как-то сразу и не поверил, что вижу свидетеля николаевской жизни 1941 года.
Леонид в 1937 году приехал из Звенигородки и поступил в судостроительный техникум. Учился старательно, жил бедно, на квартире. Немножко помогала мать, зарабатывая шитьем. Занимался боксом, греблей, парусом, гимнастикой. Умел защитить и себя, и друзей.
Жизнь показала, что друзей он умел защищать лучше, чем себя. 23 июня 1941 года он был арестован НКВД, прошел все круги ада – допросы, тюрьмы, этапы, а далее – Колыма…
Так почему же 18-летний хлопец – комсомолец, спортсмен, вдруг стал ненужным в борьбе за защиту Родины от врагов и был причислен к касте «врагов народа»?
Леонид Александрович пытается это осмыслить в своей книге «Странная планета Колыма, где вечно плачут и поют, К-577 – это я», которая издана в Киеве и которую он подарил нам, николаевцам. Нам будет интересно прочитать страницы о жизни города в предвоенные месяцы и в первые часы войны. Мы кое-что уже читали об этом у других авторов. Но то были люди с другой стороны тюремного забора, они считают себя «чистыми». А он, изгой, который уже в первые дни войны, еще не побывав на фронте, уже закрывает этих чистюль от НКВД, ибо если бы не такие, как он, на его месте оказались бы иные. Такова была жизнь, и подспудно это многие понимали тогда и понимают сейчас.
22 июня 1941 года началась война.
«Рано утром меня разбудил возглас хозяйки квартиры:
Война! – и больше ничего она сказать не могла.
Только теперь все жильцы заметушились. Кто-то сказал, что в 12 часов будет выступление Молотова по радио. Все вышли во двор. Я побежал в техникум.
По улице шла нескончаемая военная колонна. Шли молча. Между отдельными подразделениями в колонне грохотали по брусчатке орудия на конной тяге. Иногда шли танки с бряцаньем, скрежетом, грохотом.
Стою, смотрю, а в душе гордость за нашу непобедимую Красную Армию. Вот и появилась возможность проявить свой патриотизм, отправиться на фронт и показать там отвагу в борьбе с врагом. Рядом в толпе кто-то рассуждал: «Вишь, идет колонна, и нет ей конца и краю. Видно, знали про войну, и армия была наготове. Иначе не могли бы набрать столько сразу…».
В техникуме увидел однокурсницу Дроздову.
- Граф, война!
Подошел завуч, потом еще подошли. Я, Витька Кривенко, Васька Мороз, Федор Андреев и Роман Фертман решили идти на Советскую и там слушать выступление Молотова из динамика, или «брехунца», как говорили люди.
На второй день мы с товарищем ходили по городу, искали хлеба к салу, которое прислала мама. Нигде не нашли и решили зайти в студенческую столовую. На подходе к техникуму Витька неожиданно прервал мои мысли.
- Вон, видишь, чекисты приезжали. Они хоть и в гражданском, но люди их научились распознавать. Да и машина их.
Навстречу попался Василий Мороз и как-то загадочно сообщил:
- Граф, тут к тебе приходили.
Но я ни о чем не подумал. Пришли домой, а там - гости с петлицами, смотрят домовую книгу.
- Кто такой Леонид Неведомский?
- А вот как раз он! – сказала хозяйка.
И немедленно команда: «Встать! Ни шагу! Руки вверх!».
Я встал, повернулся лицом к человеку с петлицами и поднял руки вверх.
На дворе было уже темно. Окна в машине закрыты, и я не мог определить, куда меня везут. Возили почему-то долго (я уже потом узнал, что НКВД было рядом)».
Для парня начиналась новая жизнь. Он мечтал на фронте защищать Родину, а получилось так, что Родина защищалась от него – ибо он «враг народа».
Уже после реабилитации Неведомский приезжал в Николаев, знакомился со своим следственным делом. Но в нем всего несколько протоколов, хотя допросов было много. Не узнать из дела и то, как давались подписи на тех протоколах.
В камере-одиночке николаевской тюрьмы уже было 12 узников. Все сидят вдоль противоположной стены под окном лицом к дверям. Справа, сбоку на стене, поднятый и закрытый на замок небольшой столик. И ни одной койки. Пол цементный. На улице жара. Духота неимоверная. Необходимых прогулок не дают, встать и походить по камере негде.
Кого помнит Неведомский из тех узников?
Гудзь – был конструктором на заводе им. А.Марти.
Кузьменко – про себя ничего не рассказывал. Известно только, что ему шьют польскую подпольную организацию.
Хоменко – верующий из какой-то секты. Его тоже били, т.к. на теле были сплошные синяки.
«Я подсел к подростку, которого угощал салом.
- Как твоя фамилия?
- Горелый.
- Сколько тебе лет? Выглядишь пацаном.
- Четырнадцать.
- Неужто таких арестовывают? – я не мог скрыть удивления. – За что тебя арестовали?
- Нас тут семь человек. Мы создали в школе организацию. Приняли присягу: бороться против большевистской власти, за лучшую жизнь. От руки писали листовки с призывом повалить власть и развешивали сначала в своем селе, а потом и в соседнем. Планировали добраться и до райцентра, но нас кто-то выдал. Однажды ночью мы развешивали листовки группами по два человека, и нас всех арестовали».
И снова допросы, допросы, допросы…
«В моем деле после общих биографических данных лежит записка учительницы политэкономии судостроительного техникума Медведовской Марии Бенсионовны, адресованная НКВД. Донос был написан на листке бумаги из ученической тетради длиной примерно сантиметров десять – бумага ценилась на вес золота. В нем было всего несколько рядков, в которых всего-то сообщалось, что я человек неблагонадежный. Донос был послан за несколько месяцев до войны и ареста. После этого НКВД начало проверять мои письма – и только сейчас я понял, почему мать не отвечала на мои просьбы прислать деньги на дорогу домой на время каникул.
Суд состоялся 15 июля 1941 года. Я по неразумению сказал, что не изменил своим убеждениям (я-то считал себя невиновным). Но это было воспринято, как непризнание своих ошибок, и меня осудили на 10 лет лагерей».
Л.Неведомский, пожалуй, единственный свидетель последнего (или предпоследнего) этапа – эвакуации из николаевской тюрьмы перед приходом немцев. Этап направлялся в Томск.
«Куда ехали – никто не знал. Как-то трое суток вообще не кормили. Пришлось кричать на станциях… Была попытка бежать, но вовремя догадался высунуть шапку на палке – и сразу грянул выстрел. Далее до самого Томска ехал в карцере – избитый, без одежды, в одних трусах.
До весны – томская тюрьма. Потом лесоповал, тюремная больница, снова лесоповал».
В 1949 году - этап на Колыму, бухта Ванино, откуда путь в Магадан. Тогда пели:
Как вспомню я Ванино порт
И вид пароходов угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт
В холодные, мрачные трюмы.
Над морем стелился туман,
Ревела стихия морская…
«Прощай навсегда, материк», -
Ревел пароход, надрываясь…
Каторжный лагерь, урановая шахта. Работал подрывником, бурильщиком, был назначен бригадиром. С 1952 года – сверхсекретная стройка «Д-2» в поселке Мяунджа.
В 1956 г. вернулся на Украину.
Что дали годы каторги? Государству – рабский труд в самых тяжелых условиях. Хоть и непроизводительный, но дармовой. Леонид Неведомский остался человеком, не сломался. Он окончил институт, долго преподавал, писал мемуары. Он был и остался патриотом Украины.
В 2005 г. был награжден орденом «За заслуги». За заслуги перед своим народом, которому он примером всей своей жизни показал, как можно в любых обстоятельствах не терять надежды на лучшее будущее.
Юрий Зайцев,
председатель Николаевского общества «Мемориал».

Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике