Он человек был в полном смысле слова.
(В. Шекспир. Гамлет.
Акт I. Сцена 2).
Для чего живет человек? Может быть, чтобы в нем хоть изредка рождалось нечто новое, неожиданное, непривычное, а значит, заманчивое? Или чтобы совершать шаги, собственно, к себе? А может, чтобы научиться просто видеть, слышать, чувствовать и осознавать по-разному, но всегда по-человечески?
Им было чуть больше двадцати. Они задавали себе эти вопросы и искали на них ответы. Сеня Фрейдин, Толя Михельсон, Володя Ветрогонов, Леня Шнейдерис (да будет благословенна его память!)…
Только много лет спустя, когда братство «Gaudeamus» распалось, начинаешь понимать: их жизнь и твоя, рядом с ними, была захватывающим приключением, увлекательным остросюжетным романом.
Больше всего на свете они страшились банальностей. Каждый день хотели становиться другими. Понимали: слушать хорошую музыку со сцены – великолепный способ уйти от курсовых, коллоквиумов, в общем, от суетных студенческих дел. И поводыри в этих походах в концерты были мудры не по летам, они создавали атмосферу трепетного осмысленного вслушивания, которая очищала и одухотворяла.
Их объединяло одно: они жили мечтой. Не общественной, а личной. Потому что любое умение творить – глубоко личное качество. Сердца этих людей были переполнены любовью к мелодиям, которые они дарили слушающим. И это чувство было глубоко личным. Добро и любовь толпой не сотворишь.
Мудрые, они понимали: спасение людей от жуткого одиночества – не в сопричастности человеческим сообществам. Спасение – в личном творчестве. Оно сливает одиночку с вечными истинами и вопросами, а тем самым со слушателями, с которыми хочется поделиться радостью знания. Помните, как в детстве мы спешили пересказать другу интересный фильм?
Они стояли на сцене. Их музыка убеждала, заражала эмоциями, бесконечные потоки звуков пробуждали непривычное. Музыкантам верили, потому что они стояли на подиуме. Они не должны были опускаться на один уровень со слушателями. Приземленным музыкантам не верят… А они так хотели, чтобы им верили, и поэтому создавали завораживающие мелодии, которые очаровывали слушателей, заставляли учащенно биться сердца, пробуждая чувства неожиданные и новые. Это было искусство, в котором гармонично сливалась красота и мысль. И рождалась простая истина: жизнь – прекрасна, и вечна молодость души у слышащих по-настоящему.
Мы были молоды, шутливы, и все, что окружало нас, безумно нам нравилось. Мелодии, падающие в полуосвещенный зал, блеск девичьих глаз в маленькой «артистической» за сценой, звон стаканов с дешевым вином, хохот и раздумчивое молчание, неожиданная шутка и строка из только что звучавшей песни… Все это сливалось в радостный поток, который назывался жизнью. Иногда в эту опьяняющую молодостью светлую жизнь врывалась мутная реальность…
На одном из концертов «Gaudeamus’а» сидящий в первом ряду в зале Первый секретарь ЦК Компартии Украины Пётр Ефимович Шелест в очередной раз неодобрительно бросил взгляд на сцену и повернул голову к подобострастно готовому воспринимать ректору Степанову. Многозначительная бровь самого главного человека в Украине недоуменно поднялась и презрительно-брезгливый голос произнес:
– А что, во всём руководимом вами вузе нет людей с нормальными русскими фамилиями?
– Почему же! – прозвучал торопливый ответ. – Борис Иванов, например. Вот, кстати, и он.
Из правой кулисы быстрым шагом направлялся к клавишным невысокий коренастый с рыжей курчавой шевелюрой и с характерным горбатым носом Борис Иванов…
Володя Ветрогонов сидел во втором ряду за высоким начальством. Он всё слышал и потом под хохот собравшихся в «артистической» на «бис» изображал яростный всхлип-взвизг Шелеста. Непечатные комментарии, которые звучали потом, прервал всё тот же неугомонный Ветрогонов:
– Партийная закалка – великое дело. Секретарь мужественно досидел до конца концерта.
Справедливому гневу нашему, тем не менее, помнится, не было предела.
Но, как известно, «все течет»… Мы закончили родную «корабелку» и расстались. Сеня Фрейдин уехал в Ригу, Володя Ветрогонов – в Ленинград. Изредка они писали Толе Михельсону, который остался в Николаеве и дослужился до заместителя директора судостроительного завода. Я оказался в Норильске, работал инженером на горно-металлургическом комбинате и главным режиссером основанной мною любительской театральной студии.
Однажды я и два моих актера приехали в Красноярск на конкурс. Сидели в фойе Дома актера, курили. Открылась входная дверь, и вошел невысокий человек в кожаной куртке и кепочке. Он по-хозяйски прошел через фойе и положил легкую руку на ручку двери, ведущей в святая святых театрального искусства.
– Брон, – отчетливо сказал я.
Рука дрогнула, сжался кулак, побелели костяшки пальцев и, не поворачивая головы, замер человек.
– Здравствуй, Брон, – негромко повторил я.
Володя Ветрогонов по прозвищу «Брон» обернулся ко мне и, пристально вглядываясь в мою бороду и очки, растерянно произнес:
– Не узнаю.
– Ладно, – сжалился я. – Николаев, «Gaudeamus», Толик Михельсон...
– Бог мой! Улановский! Неужели это ты?! Но тогда у тебя не было бороды…
– Прошло двадцать лет, Володя...
Потом сидели у него дома, пили сакэ. Владимир Ветрогонов, главный режиссер Красноярского ТЮЗа, недавно вернулся из гастрольной поездки своего театра по Японии. Купались в ТОМ времени… Долго не могли вспомнить фамилию Первого секретаря Компартии Украины. Смеялись также безудержно, как когда-то сердились…
За два года до этого я приехал в Израиль в гости к друзьям. В городе Петах-Тиква, что в переводе с иврита означает «Врата Надежды», зашел в магазин за продуктами. Наклонился над горизонтальным холодильником с рыбой и услышал сзади спокойный голос:
– Здравствуй, Лёня.
Я повернулся и так же спокойно произнес:
– Здравствуй, Сеня.
Передо мной стоял Сеня Фрейдин, которого я не видел семнадцать лет. Воистину не рвется связь времен…
Вернемся к семидесятым. Разъехались, расстались, но Толя Михельсон не дал распасться братству. И новый поток влился в «Gaudeamus». Андрей Усатый, Шура Семенов по прозвищу «Смур», Борис Иванов, потом Галя и Сережа Цыбани, Вадик Ботнарюк, Ким Брейтбург, Алик Соколиков... Вадика, Алика и Серёжи уже нет. Светла о них память.
Они продолжали и развивали, творили и созидали, в общем, жили. Росли… Написали рок-оперу «Земля людей», покоряли зрителей фестиваля «Весна на Лоцманской» в Ленинграде…
Никакие злополучные земные тревоги не могли нас тронуть в то благословенное время. Мы знали: из жизни, полной мелких и мимолетных событий, нужно выделить то, что делает её частью духовной истории города, в котором живем.
И это знание позволило не смотреть на мир, как на добычу, которой надо овладеть.
Когда-то нас учили в школе старые опытные учителя: «Чтобы лучше запомнить, возьмите эту формулу в рамочку».
Так вот. Возьмите следующие слова в рамочку: «Смотрите на мир как на нечто, что можно осветить спокойной работой наполненных смыслом звуков».
Этому учило братство «Gaudeamus».
Леонид Улановский
(г. Нешер, Израиль).
Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике
Добавить комментарий к новости "Братство во «Gaudeamusе»"