Цепочка памяти

Старость удушающе стягивает круг общения. Еще, казалось, недавно выходя в город, чуть ли не на каждом углу встречал знакомого. В этом году, поднакопив силенки и свободного времени, решил в апрельское воскресенье пройтись по центральной улице. Прогулялся от истока Соборной до площади, где когда-то возвышался памятник вождю пролетариата, и не встретил ни одной знакомой физиономии. А место, где за многие годы прижился монумент, застелено теперь черным ковром асфальта. Тоже, своего рода, признак небытия. Словно немое доказательство временности человеческой памяти…
На обратном пути в Каштановом скверике, где под сенью памятника Святому Николаю, в честь которого назван город, кучкуются пенсионеры, заметил Николая Федоровича с газетой в руках. Он свернул ее трубкой, вроде подзорной трубы. Ого, удивился: мужик уже к девяностолетию подбирается и еще к новостям тянется….
Мы не виделись с добрый десяток лет, но Николай Федорович узнал меня. Обрадованно кивнул и подвинулся на скамейке – молчаливый знак приглашения пообщаться. Да еще добавил с радостной интонацией:
– Ну, голубок вы мой, присаживайтесь…
Когда-то, еще в совковые времена, мы работали в одном «почтовом ящике». В нашем закрытом Николаеве большинство НИИ тоже считались «заколоченными». В каждом был свой первый отдел, который мы называли особым, а работающих там – «особистами». Хотя по штатному расписанию все они, как и мы, числились инженерами. Но их присылали к нам откуда-то «сверху». С первым отделом в обязательном порядке согласовывалась и кандидатура каждого работника перед его зачислением в штат, и все бумажки, направляемые в другие инстанции. Поэтому отношения с «особистами» у большинства инженерной братии были настороженно-отстраненные.
Николай Федорович тоже до ухода на пенсию числился «особистом». Поговаривали, что до нас он служил где-то в сибирской глубинке, потом – под Москвой, в каком-то совсем засекреченном военном конструкторском бюро. Даже имел солидный воинский чин подполковника. А к пенсии его перебросили в наш южный край…
И общались мы с ним не один год с какой-то осторожностью, перемешанной со взаимным интересом. Он возник по многим причинам. Иногда в речи особиста блесной мелькало какое-нибудь кондовое русское словечко, пословица или оборот. Кроме того, он увлекался живописью. У военных такое хобби встречалось не часто. Несколько его интересных работ даже выставлялись на городской выставке художников. Я отозвался о них небольшой положительной заметкой в местной газете. Он обратил на нее внимание…
Короче, особым «особистом» оказался Николай Федорович. Даже внешне он отличался от других своих пенсионных сверстников. Подтянутая фигура, без бугра живота. На брюках, от ремня и до самого низа – наглаженные острые стрелочки. Мне приходилось у него визировать не только свои научные статьи по социальной психологии, которые отправлял в центральные журналы, но и другие работы. Таковы были правила режимных предприятий.
Как-то его насторожило, что в одной из своих критических новелл, посвященных заводской тематике, я использовал фамилию директора закрытого оборонного предприятия, известную всем николаевцам. Он похмыкал, предложил заменить ее другой. На мое возражение, что наша закрытость напоминает игру в жмурки, услыхал неторопливое:
– Возможно, и так… Но открытость – признак наивности… А от наивности до глупости всего один шаг… Как психологу, вам это известно не хуже меня…
Говорил он по-воински: короткими предложениями. Но очень афористично. С какой-то философской подкладкой. Мне запомнились его утверждения: людей сближает созвучие душ… Еще: на художественной картине важно не изображение, а мысли, которые оно вызывает…
Короче, в его картинах всегда просматривалась какая-то таинственная недосказанность. Если море, то сразу не уловишь, безветренное оно, или застыло в ожидании шквала. Если дорога, то не уходящая вдаль, а с крутым поворотом, за которым может случиться всякое…
Видно, профессиональная сердцевина его личности пробивалась даже в творчестве…
– Ну, что интересного высмотрели в нашей прессе? – я присел рядом с Николаем Федоровичем.
– Да вот, – он развернул «Вечерний Николаев», – неожиданный материал дали: «Герой из секретного указа». Вспоминают моего тезку – Героя Соцтруда Николая Федорова. Толковый слесарь на «почтовом ящике» работал. Мол, про хорошего человека совсем забыли из-за секретности…
Хмыкнул и добавил:
– Конечно, память – штука не вещественная. Но без нее человек превращается в животное. Пройдет еще несколько лет, – Николай Федорович сделал паузу, покосился в мою сторону, – и нас с вами не станет… А как и кто вспомнит, что были такие... Землю топтали… Нельзя разрывать цепочку памяти. Она сдерживает от дикости и забвения… Очеловечивает наши отношения… И между народами…. И государствами… И даже в каждой семье тоже…
Увидел мой согласный кивок и продолжил:
– Не зря в народе говорят: «Не будь тороплив, будь памятлив!». Вот вы истории из жизни знаменитых людей часто пишете. Я их в наших газетах всегда читаю… А про Александра Эммануиловича Нудельмана что-нибудь знаете?..
– Среди знакомых николаевских евреев, – пошутил я, – такого что-то не помню…
Николай Федорович улыбнулся:
– То, что он был еврей, это точно. У нас-то за такими данными цепко следили. Только евреем он оказался не николаевским, а одесским… В том городе он на свет появился… Там ему при жизни и бронзовый бюст соорудили…
– Ого, – вырвалось у меня. – За какие же заслуги?
– А по тогдашним законам всем дважды Героям такие памятники полагались. Но по нашим правилам даже в подобных случаях не разрешалось расписывать, за что. Указали просто: за создание новой техники. Одесситы потом шутку пустили, мол, бюст еще одному неизвестному Нудельману за известные заслуги поставили…
Это теперь в интернете можно найти, что он был трижды лауреатом Сталинской премии, дважды – Государственной и Ленинской…. Отмечен двумя орденами Трудового Красного Знамени и четырьмя орденами Ленина. Такие награды с неба не сваливались… И что, спрашивается, сейчас все это – собакам под хвост? Сносить станут?... Но, забывая о прошлом, нельзя строить будущее…
Он наклонил голову, посмотрел на меня исподлобья, словно собираясь бодаться. Но перевел взгляд в сторону Святого Николая и добавил:
– А мне повезло молодым в ОКБ Нудельмана поработать… На всю жизнь те годы осели…
Захотелось, пользуясь случаем, выведать у «особиста» что-то конкретное о том периоде жизни:
– Так чем же все-таки тот одессит занимался?
– Про подвиги советских летчиков, освоивших «Яки», «Миги» или «Илы», все хорошо наслышаны. Но фамилии конструкторов знаменитых самолетов заслоняли других не менее талантливых создателей боевой техники. А ведь немецкие «Мессеры», «Юнкерсы» да разные «Хейнкели» нужно было как-то сбивать. В начале войны бывали случаи, когда самолеты, продырявленные пулеметными пулями, спокойно садились… Вот в конструкторском бюро Нудельмана и создавали легкие скорострельные пушки для самолетов. Одно попадание такого снаряда – и только обломки на землю летят…
– А-а-а, знаменитое СКБ-16? – вспомнилось мне. – Это, кажется, там по приказу Сталина в начале войны начальника расстреляли за срыв сроков разработки нового оружия?..
– Да-а… был такой факт… Тоже одессита родом… Яков Таубин его звали. Он Нудельмана в свое СКБ и привлек…. Талантливых конструкторов к себе собирал… Но, чего нет, того и другим хочется...
В этом деле после смерти Сталина мы уже разбирались… Письмо на Таубина из его же КБ поступило… Мол, кадры по национальному признаку подбирает… Дуракам невдомек, что таланты не имеют национальности… А вождь наш хитромудрым был. Начальника к вышке приговорили, но чтобы языки антисемитам прищемить, определил на его место Нудельмана. Тот всем СКБ многие годы руководил. Да еще как…
Пушки Нудельмана, установленные на «Илах», запросто пробивали броню «Тигров». Наши самолеты в конце войны оснащались его фантастическими скорострельными пушками. Они до двухсот шестидесяти выстрелов в минуту давали… От одного попадания ее снаряда любой самолет разносило… Все технические подробности про то СКБ-16 сейчас уже в интернете выложены… Внучка там такое вычитывает, что и мне неизвестно было…
Николай Федорович помолчал, видно, по привычке обдумывал, хорошо это или плохо. После паузы выдал:
– Кстати, Александр Эммануилович не любил слово «специальное» в названии своей организации. Что, у нас специальные люди работают, что ли? – возмущался он. Позднее его бюро в ОКБ перекрестили. Это пришлось ему по душе. Опытное, шутил он, можно по-разному понимать. Значит, здесь не обычные, а знающие специалисты работают. Вот нам и нужно, говорил он, доказывать свой профессиональный опыт. И доказывал…
Николай Федорович опять замолк, вспоминая и обдумывая что-то свое. Короче, вычитал на моей физиономии интерес и продолжил:
– Я-то попал в ОКБ уже после войны… Когда Нудельман не пушки и снаряды изобретал, а ракеты… Знаменитые установки «Земля-Воздух» у него родились… И управлял он своим коллективом удивительно… Не приказывал, не поучал. Личным примером показывал, как можно жить и работать…
Как-то вечером он неожиданно в мою комнату заглянул. Я тогда задержался, начатый портрет одной знакомой хотелось закончить. Он долго молча рассматривал мой рисунок, и вдруг говорит:
– Есть два случая, когда мужчина не имеет права на ошибку. При выборе цели жизни и любимой женщины…
Потом я узнал: у него с детства проявился отчетливый дар к живописи и музыке. Он прекрасно играл на пианино, хорошо рисовал. Видел его эскизы. Но он выбрал изобретательство. Свое решение объяснял так: изобретатель, как Бог, может из ничего создать что-то такое, чего раньше не было на Земле. И он создавал…
Николай Федорович опять внимательно глянул на меня, почему-то вздохнул и продолжил:
– Слава глазной клиники Филатова гремела не только в Одессе, а и по всему миру. А разве кто-нибудь знал, что медицинское лазерное оборудование для её офтальмологов придумал в своем конструкторском бюро Нудельман? И первые электрокардиостимуляторы там же созданы. А они миллионам людей жизнь продлевают.
Николай Федорович помолчал, как бы давая мне возможность осмыслить удивительную многогранность проявления творческого таланта человека. И закончил рассказ неожиданным воспоминанием:
– Но, честно признаюсь, последнее время восхищаюсь не техническими открытиями Александра Эммануиловича. Про другой его поступок мне внучка рассказала… Выкопала где-то в своем компьютере информацию о жене конструктора…
Глаза «особиста», подернутые старческой слезливостью, задорно блеснули:
– А мне довелось однажды даже увидеть ее. Правда, мельком… Лицо у нее поразительным оказалось! Ведь женская красота, как ночная молния, – на секунду распахнет черноту неба, ослепит своим светом и вновь задернет его. Но только все вокруг после этого видится по-другому…
Внучка выведала в интернете, что жена его была немкой. А в сорок первом по приказу Сталина всех наших немцев из Поволжья вывезли в Сибирь. С должностей поснимали повсюду. Нудельмана предупредили, что его жену арестуют и увезут. Конструкторское бюро ведь сверхсекретное… Так он самому наркому Дмитрию Устинову заявил: без жены работать не смогу! И, представьте себе, не тронули женщину…
Николай Федорович опять тяжело вздохнул:
– На сегодняшний день, возможно, не шибко понятна суть ситуации. Но для примера вспомните… Уже после войны, когда натянулись отношения с Израилем, арестовали жену Вячеслава Молотова – второго человека государства. Потому что была еврейкой. Пишут, он ее очень любил… Но промолчал, смирился… Хотя считался правой рукой вождя. Так она и просидела в ссылке, пока Сталин не умер. Только потом реабилитировали…
Старик несколько раз кашлянул:
– Да вот память у меня сдавать крепко стала… Никак не могу вспомнить, как звали жену Нудельмана. И что с нею стало позднее. Внучка, говорит, что все сайты пересмотрела и не нашла о ней ни слова… Нехорошо это… С чего бы такое? Вы как думаете? Так ведь и рвутся нити памяти…
Он опять нагнул голову, посмотрел на меня бодливо:
– Илья Моисеевич, раз интересуетесь историей, выведайте все-таки ее имя и отчество. Не зря Нудельман говорил нам, что каждая семья – это вселенная. А в поднебесье даже маленькая звездочка имеет свое имя.
Мы еще долго сидели в Каштановом скверике. Видно, созвучие душ таки сказывается… Перелопачивали годы былые и нынешние. Короче, все разговоры наши вокруг цепочки памяти крутилась.
Ну вот, думалось мне в маршрутке по дороге домой, все-таки есть еще с кем отвести душу в родном городе. Теперь обязательно нужно будет отыскать информацию о жене конструктора. И, вообще, раз идет разговор о бережливом отношении к исторической памяти, отчего, вспоминая талантливых мужчин, очень часто умалчивают об их женах?..
Илья Стариков.

Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике