Войны Виктора Пономаренко

«Прошел войну». Так говорили о стариках, и чаще всего – перед Днем Победы. Встретить непожилого человека, успевшего пройти две войны, казалось делом немыслимым. И тут выяснилось, что в наше время это вполне возможно. Годовщина вывода советских войск из Афганистана стала лишь поводом для разговора с Виктором Михайловичем Пономаренко, пенсионером, инвалидом войны, заместителем председателя городской организации Совета ветеранов Афганистана. Ему было что рассказать не только о том вооруженном конфликте. Рассказать – и провести параллели.
Он попал в Афганистан, когда ему ещё не исполнился 21 год. Его, молодого прапорщика, вызвал к себе начальник политотдела учебной дивизии. Начал издалека: «Вы знаете, наши военнослужащие исполняют воинский долг в разных странах». А он ему прямо: «Товарищ полковник, вы хотите мне предложить поехать в Афганистан?». Тот удивился: «Почему вы так решили?». «Если бы это была Германия или Венгрия, туда бы не убеждали ехать», – ответил прапорщик.
Написал рапорт, отбыл и в скором времени оказался в 181 мотострелковом полку. Он базировался в Кабуле, а дивизион, в котором служил Пономаренко, был разбросан по сторожевым заставам.
Он искренне верил, что выполняет интернациональный долг.
– Вы прослужили там чуть более двух лет. К концу этого срока у вас это ощущение изменилось?
– Как я туда поехал, глубоко веря, что есть такая профессия – Родину защищать, и мы защищаем нашу страну от крылатых ракет НАТО, так с таким чувством и вернулся назад. Я увидел там армию, выполняющую свои задачи, а также командиров с большой буквы.
Как комсомолец, будучи прапорщиком, выполнял обязанности командира взвода, и там проникся особым отношением командиров к подчиненным: понимал, что солдатик должен быть одетым-обутым, накормленным, по возможности выспавшимся. Тогда с него можно что-то требовать. И солдаты нам тем же отвечали. Взять, к примеру, сержантов. Некоторые были старше меня, опытнее. Но мы слушали друг друга, принимали подсказки.
Был у нас старший лейтенант Валуев. Таких тогда, шутя, называли «карьеристами»: он должен уже быть майором, но ходит по-прежнему в старших лейтенантах. Это из-за того, что по убеждению не состоял в партии и даже не был кандидатом в члены КПСС. Но в составе разведроты ходил на самые опасные задания. Три раза представляли к званию капитана, и все три раза его снимали. И пока не вступил кандидатом в члены партии, орден Красной Звезды ему не приходил. Такой была идеология в то время. Но должен сказать, что и сегодня таким никого не удивишь.
– Когда вы поняли, что попали на войну?
– Рассказы о том, как тут или там погибают, со стороны не воспринимаются. Ты как-будто попадаешь в другое измерение. Помню, как удивился, зайдя по прибытии в глинобитный домик, где мы размещались. Вижу, солдат гранатой Ф1 гвоздь заколачивает. У меня шок, а он успокаивает: «Не бойтесь – не взорвется».
А потом была первая боевая операция. Второй час идем в составе колонны, и тут происходит подрыв. Когда проезжали подорванную машину, увидел, что фугас взорвался под местом старшего машины. Вместо него – развернутая железная «розочка». Страх накрыл конкретно, ведь я сижу на том же месте в своей машине. Минут 15 было не по себе, а потом посетила мысль: если это случится со мной, повлиять никак не смогу, но с ума сойти, только и думая об этом, – в два счета.
– Какими были ощущения, когда вы узнали, что все закончилось?
– Новость о выводе нашего контингента из Афганистана застала меня в Германии – в Западной группе войск. У нас в полку была организация ветеранов-афганцев, и мы целый день ожидали официального объявления. Когда подтвердилось, радость была только за то, что там пацаны больше погибать не будут. Остальное на тот момент нас уже не интересовало.
– Как вас изменили те события? С чем вы внутри себя вышли из Афганистана?
– Стал жизнь больше любить. Появилось понимание того, насколько она хрупка, и как за нее нужно бороться. Когда я встречаюсь со школьниками, говорю: «Представьте, кто ваш самый любимый человек, без которого вы жить не можете – мама, папа, брат, сестра. Представили? И тут вам сообщают, что его уже нет – он погиб. Какие у вас ощущения?».
В том конфликте мы потеряли более 15 тысяч военнослужащих. В каждую из этих семей пришло горе.
Все люди там были настоящие. Кто подлец – за две недели можно было определить. Кто трус – было видно при первом же случае. Однажды афганские «комсомольцы» поймали нашего беглеца – боец искал дорогу в Пакистан. Сдали его высшему советскому командованию. Те, естественно, вернули обратно в часть, и командир дивизиона приказал посадить парня на гауптвахту, закрыть, а ключ потерять. И давай искать виноватого. Им в результате стал замполит – нерегулярно проводил политические занятия, солдат плохо знал карту и пошел не туда...
– Как проходило общение с местным населением?
– Общались, в основном, с продавцами в дуканах. У нас был закон: местное население не обижать. Если ты не будешь обижать, то и они, как правило, ничего плохого не сделают. Однажды меня спросили: «Командор, а какой дорогой будешь ехать?». Я ответил: «Ну как всегда – мимо кишлака, где дорога лучше». Тогда он мне: «Ты хороший. Не едь этой дорогой». Уж очень просил. Я и не поехал. А потом узнали, что на той дороге подорвался БТР другого подразделения.
– Ощущалось то, что у них шла гражданская война?
– Ощущалось. Было видно, какие люди относятся к тебе с неприятием. Были и те, кто говорил, что мы сами между собой разберемся. Уже потом, много лет спустя, я читал в интернете признания полевых командиров, считавших, что «шурави» (советские, – ред.) были честными воинами, а потом пришли американцы и стали воевать нечестно.
– Каким в таком случае перед вами был образ врага?
– Типичный душман, взрывающий школы и нападающий на наши колонны. Конечно, задерживали пленных. Были среди них убежденные люди, но были и откровенные бандиты. Как-то пришел на сторожевую заставу «дух» с автоматом. Просит командира, говорит, что из банды Саида. Они собираются в кишлаке встретиться с бандой Ахмета. Просит нас не вмешиваться – сами разберутся. Но если им будет плохо, он придет и покажет, куда нужно стрелять.
– Вы не остались в армии?
– Когда я вернулся из Германии, положение в армии было аховым. Зарплата – на две канистры бензина. У меня маленький ребенок, жить негде, жена не работает, и к тому же дивизию через год расформировали. Тогда я ушел в малый бизнес, стал частным предпринимателем.
Всегда стоял на украинских позициях. Понимал, что страна должна быть единой и неделимой, и все свои вопросы мы можем решать сами. Когда начались события на востоке, захваты ОГА, позвонили знакомые предприниматели, сказали, что была попытка штурма нашей областной администрации, и вечером будет опять. Мы едем. Ты с нами? С вами, сказал я.
Как видите, я не боевик и не штурмовик, но участие в том разгоне принял, и с удовольствием наблюдал, как молодежь разнесла те палатки в щепки.
Потом стоял на блокпостах вокруг Николаева. Когда захватили Крым, пришел в военкомат, сказал: «Ребята, давайте». А там никто не знает, что делать. Сказали: «Мы вас вызовем». Но вместо этого вызывали повесткой моего сына, которому вот-вот должно было исполниться 18 лет. Я опять прихожу: «А что происходит? Я – прапорщик. Имею опыт участия в боевых действиях. Готов сейчас идти защищать Родину, а вы детей наших дергаете? Это же преступление перед нацией в любом понимании».
Тогда мне предложили разносить повестки. Не жирно ли, говорю, прапорщика в такое время посыльным делать?
В то время понятие «Родина» для меня не было чем-то абстрактным. Родина – это моя семья, дети, уклад жизни. Ну, допустим, придет сюда «хороший дядя» – по-любому он будет отстаивать свои интересы. Впрочем, «хороший дядя» сюда не поедет. У него там у себя уже все хорошо сложилось. Сюда поедут разного рода авантюристы, бандиты, люди, которые хотят нажиться сейчас.
Наконец, мне позвонили и сказали: «Виктор Михайлович, приходите утром в военкомат, пройдите медкомиссию, и такого-то числа прибыть с вещами».
– Когда вы здесь впервые увидели войну, пришел ли на память Афганистан?
– Под другим углом. Я увидел войну глазами афганцев. Понял, что существует две реальности. Там, в сытом Николаеве, у людей она одна, а здесь - совершенно другая, близкая к виртуальной.
– Понимали тогда, что по ту сторону могли быть люди, которые вместе с вами прошли Афган?
– Среда «афганцев» разнообразна. В ней есть люди противоположных политических взглядов. Кто-то до последнего дня верил в СССР, кто-то - в новых политиков, выступавших за обновление, привитие обществу демократических ценностей.
По-разному смотрели и на Революцию достоинства. Я ее принял и приветствовал, хотя на последнем Майдане не был.
Среди афганцев я был не один такой. Помню, составили список желающих поехать на восток, передали в совет ветеранов. Там было 15 фамилий. Каков же был шок, когда получили назад от кого-то из руководителей совета с вопросом: «Что это такое? Кто вас уполномочивал?». Раньше я понимал, что мы в своей среде разделились по политическим взглядам. Но в этой ситуации я ничего не мог понять.
В интернете по этому поводу кипели нешуточные страсти. Тогда мы сражались плечом к плечу, а теперь будем стрелять друг в друга? Я отвечал: «Вы напали на мою страну». Сам по себе я мирный человек, но если пошли силой, ответ должен быть адекватный. Некоторые однополчане, живущие в России, в «Одноклассниках» сначала писали: «Ты, наверное, не понимаешь, что происходит. Ты зобмирован». Потом больше – называли карателем, фашистом. Ну какой я, к чертям, фашист?
Закончилось тем, что я написал: «Общаться нам не о чем». На своей странице сменил заставку. Теперь на ней был я на БМП и надпись «Украинский Донбасс». И добавил: сменю фото на мирное тогда, когда российский агрессор покинет нашу землю.
– Войны не похожи друг на друга, хотя приводят к одному и тому же. Афганистан и АТО – в чем они отличны для вас?
– Там я воевал на чужой земле, где-то понимая, что это все не мое. К тому же, все было предельно просто: выполнить задачу и остаться в живых. Здесь задача другая. Другое понимание. Наша земля, нам на ней жить. На выстрел с той стороны нельзя отвечать всей огневой мощью, и это жестко контролируется.
Здесь, конечно же, тяжелее, чем было там. Тяжелее морально. Мы были одним народом, и нас разорвали. Сделали это искусственно, но результат трагичен. Мы теряем людей, теряем территории, а жизнь проходит.
– Сегодня политика разъедает общество, загрязняет его. Что может его очистить? Как сделать нас сильнее?
– 25 лет нам насаждали мысль, что всем правит бабло. А должна быть национальная идея, которую воспримет весь народ. Но у нас, к несчастью, насаждается больше негативная информация, и атмосфера тотального недоверия к институтам власти от этого лишь усиливается. Тем, кто правит, нужно помнить, что обман и стремление к корысти – это то, что подтачивает нашу страну изнутри.
Беседовал Игорь Данилов.

Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике