«…Идейная направленность, чувства и настроения музыкального произведения не так наглядны, как в других искусствах (в кино, театре, литературе), но воздействуют на человека значительно сильнее, ибо он, как правило, не в состоянии их анализировать, почти не воспринимает их на уровне сознания, а больше на подсознательном уровне – незаметно для себя, помимо своей воли.
Возможности контроля, критической оценки со стороны человека здесь более ограничены. Человек в данном случае, подвергаясь мощному воздействию через музыку, почти беззащитен. И влияние музыки на него не только очень сильно, но и продолжительно: мелодия давно отзвучала, а человек всё ещё продолжает отбивать такт, напевать – непроизвольно, бессознательно. Говорят даже: «Вот, мотив привязался». А сколько мотивов навязывается?
И тут всё зависит от характера самой музыки. Она может быть эффективным оружием в воспитании идейных, нравственных устоев, советского патриотизма, может возвышать и облагораживать, но способна нанести и огромный идейный, моральный и политический вред обществу.
Вот почему Платон считает, что законы музыкальной гармонии так же священны, как и законы государства, правопорядок в государстве и порядок в музыке взаимосвязаны. «Никто, – пишет Платон, – не должен петь либо плясать несообразно со священными общенародными песнями… Этого надо остерегаться больше, чем нарушений любого другого закона».
Л.Н.Толстой утверждает: «Музыка – государственное дело. И это так и должно быть. Разве можно допустить, чтобы всякий, кто хочет, гипнотизировал бы один другого или многих и потом бы делал с ними что хочет».
Подобный характер воздействия музыки требует постоянной заботы об укреплении партийного и государственного руководства в этой области, твёрдой защиты лучших музыкальных традиций народа, его классического наследия...».
Прочитал этот текст и… вздрогнул. Умные слова, авторитетные ссылки и продуманные выводы. Сегодня никто не поверит, что Политбюро ЦК КПСС привлекло к написанию постановления о космополитизме изменников родины композиторов Дмитрия Шостаковича и его сына Максима лучшие интеллектуальные силы страны.
«Умные слова» придумали доктор исторических наук Михаил Зотов и член-корреспондент АН СССР, профессор Вячеслав Комиссаров.
Закрытое письмо (на 17 страницах) было отправлено по распоряжению Михаила Суслова всем первым секретарям обкомов и двум писателям: Михаилу Шолохову и Николаю Леонову.
Шолохов и Леонов должны были придумать разгромную статью о Шостаковичах для газеты «Правда». Специально для них добавили к тексту еще один абзац. Вот он:
«Изменник Родины, бездарный дирижёр, профессиональный картёжник, антисоветчик, М.Шостакович в течение 10 лет руководил симфоническим оркестром Гостелерадио СССР. М. Шостакович имел неограниченную поддержку со стороны руководства Гостелерадио, которое постоянно рекомендовало его в зарубежные поездки, удовлетворяло его наглые требования и ультиматумы, по представлению которого он был награждён орденом «Знак Почёта» и удостоен звания Заслуженного артиста РСФСР. Даже после совершения М.Шостаковичем зарегистрированного уголовного преступления он, благодаря «отеческой заботе» председателя Гостелерадио С.Г. Лапина, не только избежал суда, но и был рекомендован в гастрольную поездку в ФРГ, где ему было предоставлено «политическое убежище».
В 1981 году на закате брежневской эпохи и Шолохов, и Леонов отказались писать пасквильную статью о Шостаковичах. Политическое «дело композиторов» заглохло само собой.
Борьба с космополитизмом в музыкальном искусстве всегда оканчивалась поражением партийных идеологов. С писателями и поэтами было проще, так как письменный текст – это «лобовая» коммуникация и здесь легко распознать врага. В музыке – все сложнее. Она воздействует на сознание через иерархию ассоциативных рядов, вызывая действия глубинных эмоций человека.
Борьбу с джазом, роком и космополитической классикой Шостаковичей коммунисты начинали тогда, когда музыка уже становилась достоянием граждан. Партийная номенклатура всегда опаздывала с запретами, потому что не могла вовремя маркировать «полезное» и «вредное» для народа музыкальное произведение.
Бессилие идеологических запретов для музыки особенно ярко проявилось во время Второй мировой войны, когда солдаты пели по обе стороны фронта одни и те же песни.
Одни
и те же песни
В 1915 году сын портового докера Ханс Ляйп стоял на часах в казарме Гамбургского гарнизона, ожидая отправки на русский фронт. Накануне он вернулся из увольнительной и… опоздал на десять минут. Строгий фельдфебель «влепил» ему два наряда вне очереди.
Ханс не смог прийти вовремя потому, что в городе он за одни сутки должен был встретиться поочередно с двумя девушками: дочерью бакалейщика Лили и медсестрой Марлен, которые не подозревали о существовании друг друга.
Солдат мерз под фонарем на посту, моросил мелкий дождь, в голову лезли «плохие» мысли о скорой смерти. Он попытался отогнать их и стал думать о девушках. С кем бы ему хотелось остаться? С Лили или Марлен?.. С Марлен или Лили?..
Лили Марлен… Лили Марлен… Слова потекли сами собой. В эту ночь Ханс Ляйп сделал свой шаг в бессмертие. Он написал стихотворение, которое позже стало песней и принесло ему всемирную славу.
Стихи вышли лиричными и очень душевными, правда, с пессимистичной концовкой, в которой героя убивали в битве, однако он надеялся, что даже из потустороннего мира его смогут вернуть губы влюбленной Лили Марлен.
Ханса не убили на русском фронте. Он вернулся в родной Гамбург и в 1937 году опубликовал стихотворение, которое называлось «Песня молодого часового» в местной газете.
В 1940-м эти стихи прочитал немецкий композитор Норберт Шульце и положил их на музыку. Аранжировку он сделал не в ритме лирической песни, а в ритме марша. Министр пропаганды Йозеф Геббельс подозрительно отнесся к песне, но… промолчал.
В 1942-м немецкая радиостанция «Белград» впервые озвучила эту песню на весь Балканский полуостров и «захватила» африканский театр войны.
Эффект был кумулятивный. Через месяц солдаты вермахта на всех фронтах, от Белого до Черного моря и в Африке полюбили новый хит, который стал атрибутом фронтовых застолий.
Солдаты 8-й британской армии, воевавшие против корпуса Роммеля, тоже слышали радиостанцию «Белград» каждый вечер. И в итоге начали петь ее… по-немецки. Это не понравилось командованию, и фельдмаршал Монтгомери сделал строгий выговор командирам корпусов.
Однако ничего не помогало, вражеская песня «поселилась» в английских окопах. Пришлось британскому поэту Томми Коннору перевести «Лили Марлен» на английский язык.
Через некоторое время шлягер уже звучал по разные стороны фронтов. Случай в мировой истории уникальный – песня стала любимой для солдат враждующих сторон. Ее перевели французы, греки, хорваты, итальянцы… Всего известно восемь переводов «Лили Марлен» на разные языки.
В 1943 году спохватилось Главное политическое управление Красой Армии и приказало поэту Льву Копелеву, который служил в этом ведомстве, сделать пародийный текст на «вражескую» музыку.
Так «Лили Марлен» появилась на русском языке, и ее запели наши солдаты. В 1965-м году поэт Иосиф Бродский, находясь в Архангельской ссылке, сделал настоящий перевод всемирного «окопного» хита, который стал доступен послевоенным читателям.
Сегодня у музыкальных критиков есть свой «профессиональный спорт» – искать песенный плагиат у композиторов. Однако, когда речь заходит о военных песнях, термин «плагиат» уступает место другому названию – «бескорыстное заимствование».
Бескорыстное
заимствование
В конце 1940 года немецкий режиссер Лили Рихтеншталь сняла документальный фильм о немецких летчиках и закадровым фоном пустила музыку популярнейшего в довоенном СССР «Марша авиаторов».
Все помнят: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор, нам разум дал стальные руки-крылья, а вместо сердца – пламенный мотор».
Музыка настолько понравилась Герману Герингу, что он поручил поэту Альфонсу Дикеру придумать слова песни. Так появился гимн «Люфтваффе», который немецкие пилоты распевали всю войну.
«Бескорыстное заимствование» музыкальной культуры было с обеих сторон. Одна из самых сильных песен Великой Отечественной была «Священная война» – совместный продукт композитора Лебедева-Кумача и поэта Исаковского.
Музыкальные критики сегодня пришли к единодушному мнению, что музыка «совершенно бессовестнейшим образом» заимствована у немецкого композитора Александра де Боде. Этот русский немец, которого из Питера выслали в Саратов, написал ее в 1916 году.
Текст был напряженный и «цеплял за душу». Там есть такие строчки: «Вставай страна, вставай на смертный бой, с немецкой силой темною, с тевтонскою ордой…».
В 2010 году житель Николаева, фронтовик и поэт – Александр Игнатьевич Штрапов – в интервью журналисту одной из городских газет сообщил о своем удивительном наблюдении: «…В Германии во время войны не звучало ни одной связанной с войной лирической песни. Наши будни во время войны, напротив, были пронизаны лирическими стихами. Жизнь народа в 1941-1945 годах невозможно представить себе без постоянно звучащих из радиотарелок и поющихся миллионами людей лирических песен о войне… В Германии же их не было вообще!
Это многозначительное различие перечеркивает усилия нынешних авторов, которые преследуют цель поставить знак равенства между третьим рейхом и нашей страной…
«Лирическое» наполнение событий свидетельствовало о том, что наша песенная культура доминировала в противостоянии, когда решался вопрос жизни и смерти…».
Однако самое невероятное свидетельствование о музыкальном «бескорыстном заимствовании» на фронте поведал николаевский ветеран Мацуев Виктор Георгиевич (умер в 1998 году) журналисту областной телерадиокомпании в интервью к пятидесятилетию Победы.
Не знаю, как другим, но мне в это верится с трудом. Вот небольшая выдержка из его словесного текста: «Немцам, как и нам, было тяжело. У них не было душевных песен, только какие-то бравурные марши, которые они включали через репродукторы на втором Белорусском. Мы были удивлены и несколько озадачены, когда из их окопов доносилась наша «Катюша» и «Землянка». Помполит говорил, что это у них «предсмертная агония».
Верится с трудом, потому что песня «В землянке» на слова поэта Алексея Суркова (музыка Константина Листова) была запрещена Главным Политуправлением Красной Армии из-за того, что слова «а до смерти четыре шага», были расценены, как «упаднические». Она стала массовой только после Великой Отечественной войны.
Однако, речь не об этом. Простим ветерану его оговорку. В конце концов, известно из других источников о том, что немецкая губная гармошка в окопах выдавала мелодию «Жди меня» Матвея Блантера (слова Константина Симонова), а из наших звучала «Розамунда» на захваченных аккордеонах «Вельтмейстер».
***
Музыкальные критики не случайно убрали термин «плагиат» и поставили «бескорыстное заимствование». Думается, что под специальностью «музыкальный критик» подразумевается штучный талант. Сколько на планете музыкальных критиков? – Три, пять, десять?.. Скорее всего, их можно пересчитать на пальцах одной руки.
Моисей Осипович Янковский – советский критик и художественный руководитель Московского театра музыкальной комедии – выразился о «военном песенном плагиате» предельно сжато. Здесь лучше не скажешь.
«Говорить о «военном песенном плагиате» и «бескорыстном песенном заимствовании» бессмысленно. Нужно вспомнить слова, посланные нам самим Аристотелем из глубины веков: «Общество, погнавшееся за экономической и военной мощью в ущерб морали и нравственности, однажды обратит накопленную мощь против себя».
Общность песенной культуры воюющих сторон – глубинный цивилизационный инстинкт самосохранения.
Войну ведут политические режимы, над которыми возвышается вечная божественная музыка. Это инструмент, что не дает погибнуть всему человечеству…».
Сергей Гаврилов.
Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике
Добавить комментарий к новости "Единая песня на великой войне"