Синдром Экзюпери

С соседкой по подъезду Викой я был вежлив и угодлив только потому, что она хорошо читала мои рассказы на местном радио. Служила там корреспондентом на жалкие полторы тысячи в месяц.
Принимая видимость за искренность, она позволяла себе брать в долг у моей супруги по сотне перед зарплатой. Не всякий раз - но запомнилось - краснела и объясняла:
- У меня два кота, едят за одного мужчину.
Откуда она знала, как едят мужчины, богу известно: таковых у тридцатилетней женщины не водилось. Кубическое личико, мешковатая фигурка, высокие требования души и постоянная занятость оставляли милую и просвещенную соседку девственницей.
- При вашей занятости - зачем два кота? – поднимала брови моя супруга.
- Мы отвечаем за тех, кого мы приручили.
Антуан де Cент-Экзюпери - фраза избитая, но к месту. Первый котенок достался Вике по наследству, когда одинокий отец ее как-то поспешно испарился из нашего подъезда. «Женывся в дэрэвню», - говорила хохлушка с первого этажа, та самая бабуся, что изысканно сокрушалась, когда не подавали воду: «И як ти жиночки письки поратымуть!».
А второго обжору Вика подобрала со слезами на глазах. Белый, крохотный и чистый, он чопорно и молча сидел на пышном хвостике под забором, видимо, только-только подброшенный. Впереди проходила молодая мама с пятилетним парнишкой. Тот свернул с тропинки, котенок мяукнул ему навстречу, а сорванец со всего размаха подцепил носком башмака этот очаровательный шерстяной комочек – плач животного, похожий на первый крик младенца, влился в душу Вики.
Не надо быть психологом и литератором: просто, по-соседски, копни прошлое женщины, и ты найдешь там подлинный скарб – драму жизни.
Вика знала не только нашу серенькую провинцию и осторожную радиостудию. Когда-то она училась в Петербурге, на факультете театра и кино, и не всегда была одинокой. С выпускного класса за нею ухаживал однокашник - деликатно, по-пионерски учтиво. Уже студентами молодые люди сговорились пожениться. Объявили родителям, те собрали гроши, дали аванс тамаде и первый взнос за венчальное платье, раструбили знакомым. И тут необъяснимое: жених сказал приятелю, что его к Вике не тянет, что он уезжает, не оставляя адреса. Скрывался в своем городе, но так подло, что и впрямь поверилось – уехал.
Девушка долго плакала, корила себя, мол, на кой черт было блюсти себя до свадьбы, пожила бы в юности, как многие, не так больно было бы… Попутно обзавелась хвостами на курсе, отчаялась и бросила учебу. Приехала к овдовевшему отцу в наш подъезд.
Униженно кормилась за его счет два года – ждала чего-то. А чего дождешься в обиженное богом наше время, да еще сложа руки? Как-то пробилась сквозь свою тоску и пошла на очередной кастинг на радио. Прошла со скрипом, но замечена была слушателями сразу: очень уж красивым и проникновенным голосом одарена молодая женщина. Главное же, чувствовалась самостоятельность мышления и смелость выражений. А художественные поделки земляков она своим чтением превращала в маленькие шедевры. Признало чтицу и начальство; признало и только – к минимальной зарплате ни копейки не прибавило, как-то не заведено на периферии лелеять таланты, да и штатное расписание не позволяло. А тут еще в страну пришло запустение…
У страны своя жизнь, а у одинокой Вики – своя. С вечной гонкой за информационным материалом, сидением допоздна в студии при монтаже и записях; с заброшенностью квартиры, с неопрятным отцом, не чуждым выпить и понежиться на диване перед телевизором; с котами, скандалящими, обдирающими скудную мебель и метящими углы. И постоянным ожиданием неприятностей. Это горькое ожидание внедрилось в Вику со дня ухода жениха и уезда из Питера, и не покидало, как она ни старалась, к каким бы психологическим упражнениям и заговорам - «клин клином» - ни прибегала. На мужчин смотреть не могла, но при всем таком была на людях светлой и приветливой, казалась самой беззаботной сотрудницей в студии. Умна была и полна состраданий к ближним. Один из ее афоризмов: «Боль нам дана свыше, чтобы мы не забывали, что живем в мире печали». Говорила такое и при этом улыбалась. Не женщина – лучик, солнечный зайчик. А на светотенях мужчины свой взгляд не задерживают.
И тут сбежал отец. Привел домой на день-два броскую с виду молодицу с близлежащего рынка, кругленькую, опрятную и говорливую. Показал ей все свое добро, то есть, телевизор, охотничье ружье и битые бахилы; рассказал, что всю жизнь мечтал жить на природе, и - променял наш подъезд на добротную хату с огородом, голубятней, садом и видом с горы на море. То есть, не квартиру променял, а только свое местонахождение. Хохлушка с первого этажа вывела: «Баба з воза – кобыли лэгше». Кобыле – да, но Вике? Вике некого было любить. Был докучливый, ленивый, не понимающий самой сути отец, но был. Теперь же… подумалось, что вот, от нее все уходят… Плакала тайно, чтобы не потерять свое кубическое личико перед людьми.
Вскоре соседи увидели на линьке у Вики рослого дворнягу, отборно серого окраса – по утрам и вечерам. Иногда слишком рано, иногда слишком поздно, только так ей позволяла работа. У молодой женщины едва заметно слезились глаза, и ее рука с платочком украдкой тянулась к носу. На вопрос: «Что, простудились?» - она отмахивалась: «Аллергия, бог весть откуда».
- Вам мало котов? – походя, укорила ее моя супруга.
И выслушала горячий монолог:
- Возвращаюсь в ночи из командировки, спешилась, свернула к дому: у сквера вижу серое существо на сером фоне. И дышит. Подхожу, а оно подает мне лапу. Кроха, вершок от земли, а нашлось, как задобрить тетю. Поздоровались, пообщались. Малыш оказался ублюдком, но живописным и бойким, впрямь счастливым на людях, как все нуждающиеся. Ну, как же тут пройдешь без чувства! Сближаемся, через него я познакомилась с кинологами. Хорошие ребята, подбирают рваных, хроменьких, тощих. Места в питомнике мало, потому сытых и здоровых не берут. Пока. У меня вот здоровенький и вымытый с мылом…
Вике моя супруга ничего не сказала, а мне выложила с осуждением:
- Твоя знакомая радистка переходит в ранг старых дев. У нее аллергия явно на кошачью шерсть, а она завела еще и собаку.
Как-то и я наткнулся на даму с собачкой. Почти в полночь.
- Ты что так поздно? – спросил так, лишь бы подать любезный голос.
Вика всем своим разговорным талантом: текстом, интонацией, акцентами, паузами - впилась мне в уши:
- У меня теперь два милёнка. Терракотовый шпиц. А может, не шпиц, чистокровных не выбрасывают. Только того приходится выводить пораньше: не успеешь - садится, где успеет, мал еще. И тот ладит с котами, а этот никак. Я всех свожу у крынки и сижу, пока едят. Пока сижу, в комнате тишь и благодать, а отойду… Так я вот что придумала: непримиримых держу в разных комнатах, благо отец оставил две…
- Животных расселила, а сама же как? – я хотел пошутить, получилось – обидел.
- Знаете, о себе всякая тварь думает, а вот позаботиться о другом – святое дело.
Неловко говорить, но тут я унюхал тяжелый дух от соседки. Понятно, мокрая псина, что-то густое от котов, но обидно, что и застарелый человеческий пот заметен. Будь это крестьянка с тяпкой или молотобоец на прогулке - но тут воистину образованная и хорошей пробы женщина. Я раскланялся. Супруге про запахи не сказал, а про аллергию подтвердил: сам слышал, как Вика уже привычно пошмыгивает своим ровным носиком.
Соседи - и те, что вертятся в рассуждении куска хлеба, и те, что апатично ждут, что оно будет дальше, - одинокую Вику мало примечали, а Вику с собакой, а потом с двумя - узрели широко и поставили во главу помех в их жизни. Хохлушка с первого этажа гнусаво бубнила: «Якась собацюра щоранку сидае пид мий пориг»; чопорная учительница с шестого этажа жаловалась, что ее уже второй раз облаял забредший на этаж песик; а пенсионерка, та, что живет дверь в дверь с Викой, громогласно заявляла, что эту самую дверь хоть не открывай – псарней несет!
Собачница и кошатница не огрызалась. Наверное, у нее и заряда на бытовые конфликты не было. А вот что делать, чтобы унять спрессованные голоса против, она не знала. Зато нашла способ приработать копейку на корм своим питомцам. Подрядилась в редакцию политических программ и дважды на дню громила коммунистов, совков, взяточников, политических приживал и всех таких. Оказалось, на гражданский конфликт женщина была поставлена еще с первого курса режиссуры, распекала слушателей точным и едким словом, темпераментом задиры. Странно, ее слушали именно коммунисты, совки, приживалы и все такие. Осуждали, но слушали, улавливали все же свое.
То ли поглощенная работой, то ли денег и с двух работ не хватало, то ли синдром художника обуял, но внешне Вика опускалась. А может, возвышалась! На плечах - вязаный балдахин, который и не предназначался для стирки, на попе - серые брюки, чуть короче, чем следовало бы, прическа – поэтический беспорядок времен хиппи. Физиономия ее, талия и ножки худели, и при этом все это хорошело. Донедавна кубическое личико стало теперь овальным, глаза округлились и на мир смотрели с жадностью, прямой носик стал близок к идеалу, а кисти рук вытянулись, побелели. Однако было поздно: ее кавалеры поженились или спились.
Оставалось отчаянно предаваться малой своре и публицистике. Соседи объединились против Вики, Вика пряталась от соседей. Нервничала, потеряла аппетит, еще худела и хорошела. В отместку все въедливей говорила по радио, научилась публично кривляться, хохотать, имитировать голоса, позволяла себе называть подлинные фамилии.
В лазурную майскую ночь она повторила свою утреннюю программу, самую острую из последних, про сексотов. Мол, каждый четвертый горожанин был на крючке у органов, некоторым даже платили по сорок рублей за пакость, многие ныне процветают, как чиновники, бизнесмены, даже учителя и священники. Из широкого рукава своего балахона высыпала несколько имен…
Лучше бы она этого не делала.
В лазурную майскую ночь у самого порога ее многоэтажки встретила Вику новая соседка. Эта неделю назад переехала в наш подъезд, но уже успела проникнуться и правдой, и сплетнями всех девяти этажей.
- Вы Виктория?
- Да, - с щемящим предчувствием ответила Вика.
- Я слушала вашу нынешнюю программу. Здорово вы их…
- Спасибо.
- Особенно про приживал и тех, кто и сегодня процветает. Скажем, имеет домик на берегу и квартиру в центре города… В домике и вокруг – природа, ароматы, достаток… А в квартире – свинюшник…
- Что вы хотите этим сказать? – совсем растерялась и перешла на шепот молодая женщина.
- Я еще ничего не сказала. Сейчас скажу… Я много лет работала в бухгалтерии… в органах… в секретной части. Я выдавала те сорок и больше рублей, о которых вы говорили по радио. Выдавала подачки по отдельности добродеям, но чаше все гамузом в одни руки их старшему, на все псевдонимы.
Вика искала лучшее в худшем, поспешно спросила:
- Вы можете дать мне интересный материал?
- Очень интересный, – в голосе вестницы огонь и яд.
- Я вас слушаю, - уже дрожала всем телом Вика.
- Вы понимаете, почему ваш отец так внезапно сменил город на крохотное селение, собственно, женился на первой попавшейся?..
- Не совсем так…
- Так, так. Потому что ваш отец много лет приходил ко мне за подачкой под псевдонимом. И не только для себя, он был старшим среди доносчиков, активнейшим. И сбежал он из города, как только в стране объявили люстрацию, и как только я переехала в ваш дом. Как журналистка, вы все это можете вычислить. Впрочем, вы все это без меня хорошенько знаете. Знаете и позволяете себе ораторствовать на радио! Так кто же вы? Не процветаете ли вы на костях погибших в Гулагах?!.
- Я не знала…- Вика и вправду не знала, потому с такой силой ощутила удар в сердце.
- Знали. А если даже не знали, кто вам поверит! Поверят мне… Вик-то-рия…
И вот из квартиры Вики три дня слышны повизгивания и шорох преследования, еще день спустя – лай, пронзительный и жалкий. По ночам – вой и мяуканье, похоже, два матерых кота сцепились ввиду самочки.
Я взял понятых, дернули дверь – не заперта, ударило смрадом. Под ноги прожогом выскочили два разномастных пса, выкатились за порог два неухоженных кота. Хозяйки не было.
Вики не было дома. Не было и на работе. Главный редактор сказал, что она не явилась на передачу, раз и два, – ее уволили. Мы звонили в полицию. Приходили два молоденьких лейтенанта, вряд ли прошедших школу сыщиков. Мычали, обещали. Неделю спустя явились снова, и все у нас спрашивали, где может пребывать Виктория?
- Может, у отца, в деревне…
- Мы там были, отец не знает…
Куда девались животные, тоже никто не знал, впрочем, никто и не спрашивал. В квартире хозяйничала ушлая дама из прибрежной деревеньки. Крупно ругалась, никого не впускала, но порядок наводила споро.
Я пытаюсь найти Вику через розыск, через Интернет, бог знает еще как. Напрасно.
Печально то, что когда я рассказываю ее историю со всеми известными мне деталями, частый слушатель улыбается: здорово сочиняет старик. Не было никакой Вики и никакого синдрома Экзюпери…
Исподволь и я начинаю верить, что не было…
Только вот по утрам из мусорных баков перед нашим подъездом выпрыгивают два тощих пса и два чумазых котика – пугают бомжей.
Анатолий Маляров.

Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике