«Родина начинается… не знаю с чего. Вполне возможно, что она начинается с заляпанной чернилами картинки в моем букваре. Но… нет, все же не с картинки. Скорее, с дачи: с дырявого гамака, волейбола, ворованной клубники, хозяйской Тани с её говорящей куклой Варей, козы Наташи, с рваного кожаного мяча, с крапивы и шиповника, с обгорелых плеч и дождливой тоски. Почему беллетристы, драматурги и киношники так любят дачу? – Понятно! Дача – это детство. Многие поколения горожан учились ориентироваться в пространстве, блуждая среди исполинских георгинов и гигантских лопухов. Дачный чердак – модель нашего подсознания. Там тоже все свалено в непредсказуемую кучу. Ищешь, допустим, коробку гвоздей, а находишь лысую одноногую куклу, и находка эта отзывается таким внезапным жаром, что какие уж там гвозди… Когда в конце 50-х годов газетчикам дали команду травить Пастернака, и дело шло к исключению его из Союза писателей, Борис Леонидович горько сетовал не на то, что его не будут печатать, а на то, что дачу отберут…».
Советский историк, писатель и переводчик Лев Владимирович Рубинштейн незадолго до своей смерти «погрузился» в детство и написал замечательное эссе о загородных дачах, где лейтмотивом проходит мысль о том, что это явление – есть субкультура многогранного русского бытия.
Оказывается, «дача» – непереводимое на европейские языки русское слово. В толковом словаpе французского языка есть термин «datcha», который означает «сельский дом в России, находящийся вблизи большого города». Но сами французские лингвисты признают неточность своего определения.
Со времен Киевской Руси это слово означало «принесение в дар», «подношение» и вообще все, что кому-то кем-то дается. Однако данное толкование имеет этимологическое происхождение и совершенно не объясняет образ жизни народа.
ОБРАЗ ЖИЗНИ НАРОДА
«Дачная биография» России началась с переноса столицы из Москвы в Санкт-Петербург. В начале XVIII века вдоль дороги на Стрельну и Петергоф появились самые первые в России пригородные усадьбы. Их владельцы были людьми состоятельными. Вскоре они застроили сезонными виллами Аптекарский и Каменный острова, а также берега Невы выше Петербурга.
Эти первые дачи представляли собой небольшие поместья с маленьким дворцом, оранжереей, купальней, каким-нибудь «потешным храмом» и прочими развлекательными строениями.
В Северной Пальмире городская парадная архитектура предъявляла собственникам зданий особые требования, которые были не по карману молодой элите. К концу петровского царствования многие государевы люди годами проживали в меблированных комнатах.
Богатые сановники, владеющие сотнями тысяч десятин земли, были привязаны к месту постоянной службы. Выросшие на природе дворяне, обитали в каменных джунглях и… «раздражались» в своих городских квартирах.
Это раздражение породило новый спрос на участки земли, предназначенные не для постоянного жительства или ведения хозяйства, а ради воскресного и летнего отдыха семьи.
Санкт-Петербург постепенно оброс дачными поселками, которые тянулись в сторону Финского залива, Ладоги и дремучих лесов озера Селигер, что находилось на севере Тверской губернии.
После появления в России железных дорог, дачная лихорадка приобретает тотальный характер. Во времена Александра II пригородные поезда начнут называть дачными, а для человека среднего класса не снять деревенскую избу на лето станет трагедией.
В пореформенный период середины ХIХ века помещики массово разорялись, и продажа земли под строительство летних домов стала для землевладельцев единственным выходом из тяжелой ситуации. «Вишневый сад» Чехова – продукт рефлексии писателя на дачный бум в Российской империи.
Столичная мода отдыхать в пригороде обретает в провинции структурированный характер. На рубеже ХIХ – ХХ веков тихий и патриархальный Киев становится индустриальным мегаполисом. Если в 1874-м здесь проживали 117 000 человек, то в 1897-м – уже 248 000. Из такого муравейника всем хотелось сбежать, особенно жарким летом.
В начале ХХ века помещик Иосиф Пеховский и графиня Лидия Кичеева вступили в сговор. Они объединили принадлежавшие им поместья в пригороде Киева и нарезали 350 участков по полгектара каждый.
Стоил такой «клаптик» земли около 1000 рублей. На то время весьма приличная сумма: мелкие чиновники получали жалованье 25-30 рублей в месяц, а учителя и врачи – 80-100. Однако вся земля, выставленная спекулянтами на торги, была распродана за месяц.
В течение трех лет дачами застроились Пуща-Водица, Боярка, Дарница и другие окраины. В одном только Святошине возникло около 500 загородных участков. Их размеры достигали 30 соток и более.
По самым осторожным подсчетам на окраинах Киева с 1895 по 1914 годы возникло 18 поселков, где разместились 13 000 загородных усадеб для отдыха.
На периферии Российской империи дачная эпидемия не обретала такой системности, как в столицах и губернских центрах. Уездная провинция своим жизненным ритмом напоминала курортный поселок близ Питера или Москвы. Однако в портовых городах Северного Причерноморья сложилась своя неповторимая дачная традиция.
НЕПОВТОРИМАЯ ДАЧНАЯ ТРАДИЦИЯ
«Дачная традиция» сопровождает Николаев с момента его появления. В ордере князя Потемкина бригадиру Фалееву от 27 августа 1789 года за № 1065 прямо сказано: «Фаберову дачу именовать Спасское, а Витовку – Богоявленское, нововозводимую верфь на Ингуле – город Николаев».
Будущая столица корабельного края построилась на землях частной дачи. Это владение появилось 29 июля 1784 года. Санкт-петербургскому купцу австрийского происхождения Францу Фабре по высочайшему указу отмежевали 1500 десятин земли (16, 35 квадратных километров) в устье Ингула.
Предприимчивому австрийцу территория всего Николаевского полуострова досталась за 45 рублей и 34 копейки. Купец успел построить на землях современного города три усадьбы: у нынешнего Ингульского моста, в районе Спасского мыса и вблизи современного яхт-клуба.
Громадная дача Фабре включала: основной дом, погреб, криницу, птичник, водяную мельницу, шинок, овин и две землянки. Купец насадил в Спасске три десятины фруктового сада из груш и кустов терновника. В северной части он запланировал пашню на нетронутых черноземах, а на юго-западе, где были пески и обширное озеро с водоплавающей птицей, – охотничьи угодья.
Однако судьба первой «городской дачи» была печальна. Землемеры из Екатеринославского наместничества вовремя не включили владения Фабре в межевые книги, и потому Григорий Потемкин своей властью аннулировал купчую австрийца, забрав у него полуостров по остаточной стоимости в казну. Сегодня это бы назвали рейдерским захватом, однако в юридической практике ХVIII века подобное явление было распространенным.
Насильственная конфискация первого дачного участка породило устойчивую традицию в Николаеве: землю для загородного отдыха обыватели могли приобрести не через сделку купли-продажи между частными лицами, а только по согласованию с чиновниками морского ведомства.
В начале существования города под словом «дача» в деловых бумагах обозначался любой участок государственной земли, который давался какому-либо лицу во временное или пожизненное пользование для хозяйственных или иных целей.
Военный губернатор Николаева адмирал Алексей Самуилович Грейг, чтобы эффективней использовать земельные пустоши Морского ведомства, добился правительственного разрешения на выделение «дач» для офицеров Черноморского флота.
Так в Лесках появились загородные хутора Геринга, Тулубьева. Иванова, Максимовича и Вальда, а за пределами городской застройки, в самом центре Николаевского полуострова – обширная Вавилова дача (в районе современных улиц Корабелов и Пограничной). Постепенно всю обширную территорию, лежавшую на юго-запад от Херсонской улицы, жители стали называть «дачами».
После окончания Крымской войны был одобрен проект по вспомоществованию инвалидам-морякам. Специальный комитет в 1861 году начал строительство инвалидных хуторов (дач) в Николаеве и Севастополе.
Для этой цели выделили земли Морского ведомства, занимавшие обширную территорию на юго-западе полуострова (район нынешних Лесков и прилегающий к ним участок). Вдоль дороги, ведущей в этот зеленый уголок, было построено несколько домов.
На загородное жилье для инвалидов использовался капитал в 50 тысяч рублей, скопившийся за счет денег умерших и убитых «нижних чинов». Предоставляя хутор, министерство получало бесплатных работников для своих дач, расположенных рядом в Лесках.
В конце XIX века выходит правительственное распоряжение о раздаче всех свободных земель Морского министерства, прилегающих к берегам реки Ингул и Бугского лимана, для пользования частным лицам.
Так на плане города 1890 года появляются богатые дачи под номерами 1-31, которые тянулись вдоль воды от Воловьего двора до Спасска. Тогда же была отдана под дачную застройку обширная территория самого Воловьего двора. У стены Адмиралтейства появилась дача фабрикантов Донских, а на землях Лесков возник хутор Барбе в окружении мелких участков для летнего отдыха.
В конце ХIХ века этот городской район утопал в деревьях, вокруг росла трава, было много колодезной и ключевой воды. На поливных землях горожане разводили сады и огороды. Большинство «дач» за минимальную цену роздали обывателям в районе Песков, который быстро превратился в зеленый оазис.
Пригороды Николаева, в отличие от Киева, Москвы и Санкт-Петербурга, были достаточно плотно заселены крестьянами адмиралтейского ведомства, потому территории, граничащие с городовой частью, дачниками не осваивались. Эти неудобья использовались жителями под общинные пастбища и места для водопоя.
После октябрьского переворота дачная жизнь в корабельном крае изменилась. Большевики поначалу не заморачивались проблемами летнего отдыха трудящихся. Рядом находились санатории Крыма, куда героев-стахановцев отправляли по профсоюзным путевкам.
Дачи богатых николаевцев были национализированы под пионерские лагеря и различные учреждения. Частный семейный отдых на какое-то время прекратил свое существование, чтобы после Великой Отечественной войны появиться в новом качестве.
В НОВОМ КАЧЕСТВЕ
Дачная традиция возродилась в конце 40-х годов прошлого века и была связана с необходимостью решать продовольственную проблему на фоне последнего голода 1946-1947 годов.
В хрущевские времена предприятиям начали массово отводить участки для садоводства и огородничества.
Обычно землю, которую из-за неудобного рельефа не использовали колхозы, отдавали городским организациям: институтам, заводам и фабрикам. Каждое предприятие «нарезало» свою дачную территорию на участки по 6 соток и бесплатно предлагало своим рабочим.
Будущие дачевладельцы объединялись в «садоводческое товарищество», у которого существовал строгий регламент, записанный в Уставе. Правление определяло, сколько и каких плодовых деревьев должно было расти на каждом участке, сколько кустов, где мог стоять летний домик, каким он должен быть и т. д. Например, в 60-х годах садовый домик запрещалось строить площадью больше 25 квадратных метров и возводить второй этаж.
Мелочных ограничений было много, однако тысячи николаевских семей обрели свои «6 соток» и были счастливы. «Освоить» территорию было непросто: сначала выравнивали прибрежный ландшафт, потом строили домик, затем вместе проводили дорогу, потом за общие деньги тянули водопровод и электричество.
Каждый летний вечер после работы счастливые обладатели садовых участков ехали на дачу в автобусах, электричках, на автомобилях и велосипедах. Приезжали не отдыхать на природе, а работать, не разгибая спины, как работали крепостные крестьяне на своих пахотных десятинах. Осенью урожай нужно было доставить в городскую квартиру.
Однако с проблемами мирились. Иметь дачу было счастье. Потому что в советское время это был хоть маленький, но личный кусок земли в море обобществленной собственности.
Неубиваемый человеческий инстинкт пользования, владения и распоряжения землей нашел свой выход в обладании загородной резиденцией, которую в эпоху развитого социализма стыдливо называли не частной, а личной собственностью граждан, как одежду, мебель или кухонную утварь.
Горожане реализовывали себя на шести сотках, выращивая гигантские урожаи овощей и фруктов, разводя экзотические деревья и новые сорта полезных растений.
Стройматериалов в свободной продаже не было, потому садовые домики «лепили» из подручных средств. Кирпич, цемент и щебень крали на стройках, металл – на заводах, лес и камень - с разборки старых зданий.
Постепенно берега наших лиманов покрылись дачными мегаполисами. Богдановка, Кирьяковка, Зайчевское, Сливино, Корениха, Пересадовка и другие села превратились в придатки садоводческих товариществ.
В начале 90-х годов дачные кооперативы стали для народа той подушкой безопасности, которая помогла пережить «шоковую терапию» постсоветских правительств. На загородных шести сотках в 1994-1995 годах выращивалось до 60 процентов всей плодоовощной продукции Украины.
Дачный образ жизни – типично русское явление. Никакой деревенский дом европейского горожанина даже отдаленно не напоминает нашу дачу, которой недавно исполнилось 300 лет. Шесть соток земли в муравейнике, состоящем из тысяч таких же мизерных участков, не давали дачнику расслабляться.
Из ведомственного дома, где на площадке жили коллеги по работе, человек уезжал на выходные за город и… вновь встречался с соседями – членами ведомственного дачного кооператива. Такое плотное общение порождало коллективную взаимопомощь и уверенность в завтрашнем дне. Либеральная Европа со своими атомистическими обществами такого воспроизвести никогда не могла.
Дачи продолжают свое победное шествие в Украине. Сегодня, несмотря на возможность путешествовать по мировым курортам, большинство горожан по-прежнему не спешат расставаться со старыми привычными дачами.
Сергей Гаврилов.
Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике
Добавить комментарий к новости "Хроники дачной жизни"