А как, кстати, звали Печорина?

В бурных водоворотах очередной революционной ломки мы чуть не упустили из виду незаурядную дату, которая не может оставить равнодушным ни одного культурного человека. 3 октября исполнилось 200 лет со дня рождения Михаила Юрьевича Лермонтова.
Загадочный, светлый и печальный, нежный и сумрачный гений, в 27 лет убитый на дуэли, но успевший оставить нам в наследство «Героя нашего времени» и «Маскарад», «Демона» и «Мцыри», блестящую лирику, которая заставляла трепетать миллионы юношеских сердец...
Пушкин и Лермонтов — эти великие имена сопровождают с детства. Как Онегин и Печорин. Как Гоголь и его Тарас Бульба. Как Шевченко, 200-летний юбилей которого в этом году Украина отмечает по-государственному помпезно, с возложениями и песнопениями, гопаками и рушниками, но за официозом порой забывая, что великий Тарас был не вождем и не иконой, а все-таки, прежде всего, — поэтом и художником.
На днях задумался: «А как, кстати, звали Печорина?» - и сам долго-долго не мог вспомнить. Вряд ли подскажут и те, кто совсем недавно «проходили» творчество М.Ю. Лермонтова на школьных уроках.
А чему, собственно, удивляться? В школьной программе по литературе ему отведено совсем немного места. Общаясь с нынешними студентами-филологами, то и дело изумляюсь: оказывается, они не читали «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка», не слыхивали про «Тимура и его команду», «Мастера и Маргариту» знают по экранизации...
Может, это только у нас, в Украине? Да нет, пожалуй. В России тоже книжки читать перестали. И, похоже, не особо заморачиваются по поводу 200-летнего юбилея Лермонтова. Почему? Да потому, что неоднозначный, неодномерный он какой-то.
С одной стороны - конечно, спору нет, национальный гений.
А с другой — как-то неправильно он родину любил. Задумчиво. Не слепо. С оговорками. Писал же: «Люблю отчизну я, но странною любовью...»
В сладостном приливе экзальтированного патриотизма, охватившего великую соседнюю страну, — такая «задумчивая», «странная» любовь поэта к родине, видимо, сегодня не вполне соответствует официально поощряемой и насаждаемой идеологии. Не случайно ведь, узнав о смерти Лермонтова, царь Николай Первый (тот самый, который загнал в солдатчину украинского Кобзаря) - угрюмо обронил: «Собаке собачья смерть!». Правда, потом, говорят, спохватившись, добавил: «Жаль, что тот, который мог нам заменить Пушкина, убит». Нынешние охранители великодержавных устоев тоже не могут простить Лермонтову уничижительного клейма, которым он припечатал имперский режим:
«Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ...»
Эти стихи актуальны по сей день. Более того, сегодня, когда прямые наследники «голубых мундиров» (во времена Лермонтова их носило жандармское управление, так называемая «охранка») во главе с бывшим подполковником КГБ прочно укрепились на вершине российской власти и подмяли под себя все — экономику, гражданское общество, свободные СМИ, - лермонтовские строки просто политически злободневны и крамольны!
Не случайно, наверное, уже раздаются верноподданнические голоса, подвергающие сомнению их принадлежность перу великого поэта: не мог, дескать, Лермонтов такого написать, эту антироссийскую гадость ему «приписали враги», которых у России, как известно, много - практически весь остальной мир (за вычетом, разве что, Кубы и Северной Кореи).
Увы, «квасным патриотам» невдомек, что истинная любовь к родине и поэтический гений не могут быть слепыми и крикливо-декларативными. Патриотизм Лермонтова — это стремление сделать свой народ счастливее, отчизну — лучше и чище, а не законсервировать их хронические недуги, выдавая их за достоинства.
Впрочем, годы и столетия проходят, но у великих — будь то Лермонтов, Шевченко, Чехов или Салтыков-Щедрин — всегда находятся строки, нежелательные и даже опасно звучащие при любой власти. Потому что они имели в себе мужество и талант неповторимо ярко говорить нелицеприятные вещи, любя нас своею «странною любовью» и понуждая к совершенствованию.
...И все-таки для меня до сих пор загадка, как сумел 17-летний мальчик написать стихотворение, оставшееся жить в веках, ставшее и песней, и крылатой мечтой, растиражированное в цитатах, накрепко, как поговорка, впаявшееся в народное мироощущение:
«Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?..
Играют волны — ветер свищет,
И мачта гнется и скрипит...
Увы! он счастия не ищет,
И не от счастия бежит!
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой...
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!»
Для николаевцев этот мятежный парус душевно свой, из лермонтовского стихотворения он когда-то перекочевал в название замечательной повести Валентина Катаева, став нашим черноморским парусом — поэтическим символом обожженной южным солнцем земли, где степь сливается с морем.
Владимир Пучков.
P.S. А любимого молодыми людьми Печорина, кстати, звали Григорием Александровичем.

Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике