Цена справедливости

Иван Демидович всю жизнь прожил на Херсонщине. Впрочем, нет, не всю. В сорок третьем его, восемнадцатилетнего эвакуированного пацана, призвали в армию, и он прошел дорогами войны два долгих года. Да не просто прошел, а в полковой разведке, где процент выживаемости был… сами понимаете, вообще никакой.
Его и другой молодняк учил уму-разуму взводный, которого все боготворили. Офицер с боевым опытом выдрессировал их так, что они понимали друг друга без слов, передвигались, словно тени, мастерски владели холодным и огнестрельным оружием, ходили в тыл врага и таскали «языков», прекрасно осознавая, что любой рейд может оказаться последним. А уж поучения взводного «Умей рисковать с умом», «Учись стрелять, сынок: один выстрел – один труп» и «Справедливости нет, но за нее нужно бороться» стали крылатыми для всей разведроты.
Их взвод вместе с командиром был уничтожен в течение трех минут победной весной сорок пятого – попал в засаду отчаявшихся и оттого озверевших эсэсовцев, понимавших, что война проиграна. Лишь Иван чудом сумел спастись под кинжальным огнем. Еще он вытащил на себе тяжело раненного товарища, но тот вскоре умер в госпитале. Так и встретил Победу Иван один из целого взвода – молодой хлопец с едва затянувшейся раной от немецкого штык-ножа на левом предплечье и с пробитым пулей навылет правым легким.
***
В войну больше всего на свете он любил взводного, а после войны полюбил бойкую, стройную и черноокую Настю – Настену, как он ее называл. Это была совсем другая любовь, не обожествление фронтового наставника и командира, а нормальные, полноценные отношения мужчины и женщины. Уж сколько девок вокруг Ивана вилось, молодых вдовиц, а он буквально прикипел к Насте – оказался однолюбом. И как бы не судачили в Конке (и кто такое дурацкое название для села придумал?) о неких интрижках, Иван оставался верен Настене. «У них любовь до гроба», – решили сельчане и прекратили пересуды.
Конка раскинулась у Днепра, выше от Цюрупинска, возле одноименной речушки. Прекрасные, живописные края: на том берегу – древнее казацкое село Тягинка, на этом – плавни, леса и пески, а за ними – бескрайние таврийские степи.
Демидыч был человеком хозяйственным. С людьми ладил, не давил, стремился убедить, договориться. И был в нем какой-то стержень – вроде бы и мягко, но вместе с тем уверенно мог настоять на своем. Его заметили. Еще молодым он стал директором овцеводческого совхоза. Теперь не только чабаны, искренне уважавшие его, но и все остальные обращались к нему по имени-отчеству. А вот Настена так и осталась для всех просто Настей.
Директор любил охоту, предпочитал ходить на крупного зверя – волка, кабана, косулю. Да, тогда еще здесь были косули. А еще он души не чаял в рыбалке. Мог на моторке спуститься в благодатные плавни Кизомыса, в живописнейшие места. Да что там Кизомыс! Демидыч на своем утлом суденышке в одиночку ходил до Станислава и даже ранней весной пересекал бурный лиман в направлении Кинбурна. Впрочем, лишнего риска он не одобрял и хорошо помнил наставление взводного: «умей рисковать с умом».
Надобно сказать, что Демидычу, который и сам с овчарками гонял отары по степям, когда-то выдали наган. Уже и Союз развалился, и совхоз давно ликвидировали, и овец на Херсонщине почти всех вырезали, а револьвер и пачка патронов к нему у него так и остались – видимо, что-то спуталось в начальственных бумагах, забыли изъять. Экс-директор, вышедший на пенсию, сдавать его не стал – очень уж привык к оружию. Как сдать револьвер с клеймом тульского завода в виде звезды со стрелкой вверх и страшными цифрами «1937»? Может, он до войны в расстрельных подвалах НКВД успел «поработать»? Раритет…
А еще было у директора ружье-«вертикалка» ТОЗ с двумя огромными стволами 12 калибра и буковым прикладом. Заядлый охотник и старый фронтовик знал, что такое оружие, поэтому ружье находилось в таком же отличном состоянии, как и наган – вычищенное, смазанное, отливающее воронеными стволами.
Все хорошее когда-нибудь кончается. Незаметно подступила старость, а вместе с ней – и болезни. После инсульта Настена – теперь уже просто баба Настя – слегла и перестала говорить. Помочь старикам было некому. Их единственный сын, работавший на Севере, погиб в восьмидесятых в ДТП. Его похоронили там же, в Заполярье. Вот и приходилось Демидычу самому ухаживать за лежачей.
Они жили на окраине стремительно пустевшего села. Наступили лихие девяностые, совхоз распался, люди бежали в город в поисках работы. Соседние хаты опустели, даже помощи, случись что, попросить не у кого.
Между тем в Конке ходили слухи, что у деда Вани запрятана солидная кубышка. Вроде бы их неженатый сын до самой гибели пересылал домой немалые «северные» деньги, и его родители на них скупали золото. Плюс директорские «закрома». А тут в сентябре 1996-го ввели гривну, и якобы кто-то видел, как дед менял целые пакеты купоно-карбованцев на толстые пачки новой украинской валюты.
Эти дурацкие байки имели самые печальные последствия. Они дошли до ушей цюрупинского босяка по кличке Шнырь, недавно вернувшегося им мест не столь отдаленных, где отбывал срок за разбой. Тот поверил, что в добротном доме «хазяйнуватого» деда Ивана действительно запрятаны сокровища и решил «пощипать» старика. Причем внаглую, безо всяких сантиментов.
Темной осенней ночью он без труда перемахнул через невысокий забор и, невзирая на лай домашнего пса, выскочившего из будки, вломился в дом стариков. Дверь, по упущению Демидыча, оставшаяся незапертой, была бесцеремонно раскрыта ударом ноги Шныря.
– А ну, гниды, давайте сюда деньги и золото! – зычно заорал тот.
Полусонный дед Иван, услышав грохот, бросился в сени и в коридоре увидел незнакомца, наставившего на него пистолет Макарова. «ПМ» Шнырь приобрел у кореша-гопника и взял «на дело», надеясь, что испуганные видом оружия пенсионеры сразу отдадут сбережения. Да и оставлять живых свидетелей он не собирался.
Но произошло неожиданное. Дед бесстрашно кинулся вперед, левой рукой ухватил пистолет и рывком подбросил вверх – сказались старые, доведенные до автоматизма фронтовые инстинкты.
Опешивший Шнырь нажал на спуск. Грохнул выстрел. С потолка посыпалась штукатурка. Не разжимая левой руки на запястье врага, правой Демидыч хватанул топор, стоявший под стенкой и хлестким ударом врезал Шнырю обухом по голове, да так сильно, что брызги крови полетели во все стороны. Грабитель рухнул.
Из глубины хаты послышалось вопросительно-беспокойное мычание парализованной бабы Насти. Сам Демидыч, включивший свет, стирая капли чужой крови с лица, озадаченно стоял над распростертым телом.
– Кажись, отбегался, – пробормотал он самому себе.
Убивать на войне ему приходилось не раз. Но это было давно. А чтобы вот так, неожиданно, в мирное время, непонятно кого…
Звать на помощь было некого, рядом – ни души. Идти в глубь села он опасался, чтобы не оставить Настену одну – вдруг у грабителя есть сообщники. Так и просидел ночь возле трупа.
Утром участковый, человек с большим стажем работы в органах, сразу опознал тело грабителя.
– Ну и влип же ты, Демидыч, – сочувственно произнес он. – У этого жлоба двоюродный брат есть, крымский авторитет, «погремуха» Завгар.
– Шо? – недоуменно приподнял брови дед. – Какой завгар?
– Кличка его такая, когда-то гаражом командовал. Серьезный бандит, сидел за убийство, связан с преступной группировкой «Башмаки».
– Да по мне хоть кирзачи, – отмахнулся старик. – Лишь бы Настену не трогали.
– Смотри, Иван Демидович, накличешь беду. Как бы тот Завгар за брата мстить не надумал. Охрану тебе мы обеспечить не сможем, сам понимаешь.
– Да пошли они все! Кого мне бояться, блатную шелупонь? Я фрицев не боялся, а уж этих…
Сотрудники милиции изъяли бандитский пистолет, извлекли пулю, застрявшую в потолке. Тело увезли. Действия Демидыча прокуратура признала необходимой самообороной. И вроде все успокоилось.
***
– Я этого фуфела не просто убью, я его на куски порву!
Завгар грохнул кулаком по столу. Бутылки и рюмки, ударяясь друг о друга, жалобно зазвенели. Сидевшие за столом бандиты напряглись.
– Короче, узнайте, где живет, пробейте подходы к дому, соседей, чтобы телефон был отключен и все такое. Наведаемся к нему ночью. Ух, как я его буду мучить, аж самому страшно!
Буквально через несколько дней неприметная «Нива» и вызывающий для того времени «Опель-Фронтера», миновав Армянск, ночью въехали не территорию Херсонщины. Стояла лунная морозная осень. В машинах сидели пятеро отморозков. В «Опеле» – Завгар. Он действительно решил отомстить сполна – разрезать старика на куски. Для этого запасся мясницким ножом и пилой. Кроме того машины были забиты оружием: автомат Калашникова, пистолеты, обрезы и коктейли Молотова.
Чтобы «не отсвечивать», ночью они проехали к дому Демидыча через поля. Село молчало, ни огонька, лишь изредка побрехивали собаки. Машины «мстители» оставили метрах в ста и крадучись подошли к дому. Они не очень четко понимали, кто такой дед Иван, и потому особых планов не строили: кормим пса колбасой со снотворным, входим, вяжем, пытаем, убиваем и палим дом. Все!
– Значит, так, – Завгар, прислонившись к забору Демидыча, огляделся. – Пузырь и Кент выбивают стекло и залазят в дом. Потом открывают дверь изнутри, и заходим все. Стариков вяжите и кляпы в рот, а то еще разорутся…
Однако дело пошло совсем не так, как задумали бандиты. Демидыч еще с войны спал чутко – разведчик! – а после общения с участковым собрал ружье и держал его заряженным наготове, а наган всегда носил с собой. Услышав звон стекла, он тут же вскочил, прикрыл дверь в комнату Настены и, взяв наган в правую руку, на четвереньках пополз в сторону противника, левой аккуратно волоча ружье за ремень.
– Я залезаю, – негромко сказал Пузырь Кенту, уцепившись за разбитую раму и ставя ногу на подоконник.
– А не пошел бы ты на хрен! – закричал Демидыч, приоткрыв дверь коридора.
Эффект неожиданности был впечатляющим. Пузырь – мерзкий тип со стеклянными от постоянного употребления наркотиков глазами – выхватил пистолет и начал беспорядочно палить в темное нутро дома. Противно завизжали пули, лопнуло и рассыпалось настенное зеркало, воздух наполнился запахом пыли и пороховых газов.
Демидыч невозмутимо прицелился в темный силуэт, который был хорошо виден на фоне освещенного луной окна и выстрелил. Револьверная пуля попала Пузырю прямо в голову. Тот, страшно сипя, выпустил из рук раму и рухнул навзничь во двор. «Один выстрел – один труп», – машинально подумал Демидыч.
– Пузыря убили, – истошно завопил Кент.
– Все, сдулся Пузырь, – процедил Завгар и вскинул «калаш».
И без того потревоженную ночную тишину разорвали автоматные очереди. Завгар бил по всем окнам подряд, грохот и звон стоял неимоверный. Несмотря на то, что Демидыч пригнулся, одна из пуль обожгла ему левую руку. Ту самую, которую когда-то проткнул немец ножом. От боли он разжал ладонь и выпустил ружейный ремень.
– Кент, обходи слева, Руся – справа, Финт – тащи «зажигалки», – скомандовал Завгар.
Бандиты снова открыли огонь: из автомата, обреза, пистолетов. В ответ Демидыч выпустил остальные шесть патронов из нагана, но так никого и не достал.
Кровь хлестала из раненной руки, однако перевязывать ее было некогда. Старик отполз в спальню и вытащил из тумбочки пачку с надписью «Револьверные патроны калибра 7,62 мм. 14 шт.». Высокие патроны для нагана, в которых пуля утоплена в гильзу, невозможно спутать ни с чем. Но вот перезарядить наган – целое дело. Нужно справа поворотом вбок откинуть дверцу каморы барабана и выталкивать стреляные гильзы по одной, а потом вставлять патроны. Все это занимает время, а раненная рука немеет.
И тут в окно спальни, рама которого была вдребезги разнесена автоматной очередью, кто-то сунулся. Это был Кент. Превозмогая боль, старик вскинул ТОЗ и бабахнул картечью сразу из двух стволов. Кент мигом превратился в решето. Его мертвое тело буквально вылетело из окна.
Бандиты оцепенели. Пользуясь наступившим затишьем, Демидыч сумел перезарядить наган, выкинул из ружья горячие латунные гильзы и вставил два новых заряда картечи.
Со стороны кухни потянуло паленым и запахом горящей солярки. Он пополз туда. Оказалось, здесь разбился коктейль Молотова. Дом заволакивало дымом. Отчаянным усилием старик сорвал кокетливую штору с окна – любимую штору Настены – и накрыл ею очаг возгорания. Потом он сбросил со стола на штору кастрюлю с водой. Огонь потух.
Послышался шум сверху. Руся, сумевший забраться на крышу, пытался открыть чердачный люк в дом. И открыл – на свою голову. Демидыч оказался как раз под люком. И как только в проеме появился Руся с «коктейлем Молотова», фитиль которого уже горел, дед, кое как приподняв немеющей левой рукой ружье, зарядил в него дуплетом. Руся, конечно, был сражен наповал, но в бутылку с зажигательной смесью ни одна картечина, к счастью, не угодила. Она выпала из рук погромщика на вязаную тряпичную дорожку, потому и не разбилась. А следом из проема рухнул и сам Руся.
Новые автоматные очереди разнесли остатки входной двери. Демидыч осторожно выглянул в коридор. В дом с «калашом» наперевес заскочил пригнувшийся бандит. Это был Завгар. Ружье перезарядить уже не успеешь, левая рука онемела окончательно, наган лежит на полу в нескольких метрах. Что делать? Демидыч подхватил правой рукой бутылку с горящим фитилем и метнул в нападавшего. В ответ Завгар дал короткую очередь.
Произошло непредсказуемое. Демидыч был ранен двумя пулями навылет, но перед тем эти же пули разбили бутылку с зажигательной смесью и она, воспламенившись, облила Завгара. С истошным воплем горящим факелом тот бросился вон из дома, а теряющий последние силы старик пополз к револьверу.
Во дворе Финт пытался потушить босса, который на его глазах превращался в головешку. Краем глаза он увидел какое-то шевеление в дверях и выстрелил. Демидыч, доползший до револьвера, стрельнул в ответ. Завгар коптящим снопом рухнул во дворе, а Финт бросился бежать. Но у него не было шансов. Демидыч всадил ему несколько пуль в спину и тот повис на заборе у калитки с пистолетом, зажатым в мертвой ладони.
Иван Демидович, теряя сознание и оставляя кровавый след на полу, полз к своей Настене. Весь дом провонялся гарью. Он открыл дверь ее комнаты и ужаснулся. Оказалось, к ней тоже бросили «зажигалку». Но его парализованная жена сумела сползти с кровати, накрыть место возгорания одеялом и лечь сверху. Кажется, Настену тоже ранили, по крайней мере, она была в крови.
Старик подполз к жене, нежно обнял ее и прошептал: «Помнишь, Настена: справедливости нет, но за нее нужно бороться». «Помню», – прошептала та в ответ. Последним чувством Ивана Демидовича на этой грешной земле было безмерное удивление: парализованная и утратившая речь Настена, сопротивляясь врагу, не только смогла самостоятельно передвигаться, но еще и заговорила.
***
Жители Конки, насмерть перепуганные ночной канонадой, боялись подойти к коптящему от «зажигалок» дому Демидыча до тех пор, пока сюда не приехала опергруппа из района вместе с херсонским «Беркутом» и «скорой». Но задерживать оказалось некого. Все пятеро бандитов были мертвы. Умер и старик. Бабу Настю, которая еще дышала, врачам спасти не удалось.
Особых сокровищ в доме не выявили. Правда, золото таки нашли, но немного. Ювелирные украшение милиционеры по-быстрому разделили между собой еще до приезда прокурорских. Обнаруженные деньги описали, как положено, иначе по отношению к ним могли возникнуть подозрения, ведь должны же храниться в доме бывшего директора хоть какие-то ценности.
На похороны вышло все село. Старики встревоженно шептались, старухи голосили. Молодежи было немного – почти все на учебе, да на заработках. Деда Ваню и бабу Настю похоронили рядом на небольшом сельском кладбище. Поскольку родственников у них не осталось, на памятник скидывались всем миром. На могиле установили два скромных надгробия из крошки.
С тех пор прошло немало лет. Со временем оба памятника просели, покосились и привалились друг к другу. Местные, кто еще помнит деда Ваню с бабой Настей и страшную бойню девяносто шестого года на окраине села, заходя на кладбище и видя такую картину, удивляются:
– Смотри, Демидыч с Настей прижались друг к другу, прямо, как при жизни.
– Так они всю жизнь друг за друга горой были. Любовь до гроба, другим бы так!
– А помнишь любимое изречение старика?
– Ну, конечно, помню: «Справедливости нет, но за нее нужно бороться!».
Станислав Козлов.

Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике