Любовь поэта

В новом году мы хотим предложить вниманию наших читателей новую рубрику «Поговорим о странностях любви». Ибо судьбы николаевских семейных пар, их любовные истории не менее красивы, чем «истории о вечной любви» великих людей. Эмиль Январев и Людмила Костюк, Елена и Андрей Антонюки, корабел Юрий Макаров и Надежда Макарова, музейщики Ирина и Сергей Пискуревы, директор зоопарка Владимир Топчий и Татьяна Бондаренко, актерская пара Альберт Вербец и Светлана Слобожанинова… Правда, мы еще не знаем, кто из этих известных в городе семейных пар рискнет рассказать «Вечерке» свою историю. Но надеемся, что смельчаки найдутся! Желтое платье
В то утро она выглядела особенно эффектно. Первый день после отпуска! Потрясающий загар и желтое платье – юбка колоколом. В конце 60-х это был «писк» моды: колокольная юбка топорщилась, если под нее надеть еще одну – накрахмаленную со страшной силой…
Сияющая, влетела в кабинет и замерла. Молодой человек сидел за ее столом. Знала, конечно, что он – Январев, поэт и журналист. «Кто тут занял мое место?» - спросила игриво. Он почему-то смутился, ничего не сказал и просто пересел за стол напротив. Сердца ёкнули, но тогда еще никто из них не понял, что это начало «служебного романа», который будет длиться без малого 45 лет.
Ей было 23 года. Ему 30. Она знала, что он женат… и ничего не могла с собой поделать. В него нельзя было не влюбиться! На прекрасную половину рода человеческого Эмиль всегда производил сильное впечатление: бархатный голос, красивая копна уже седоватых волос, поэтический дар, необыкновенный ум и блестящее острословие. Это самое острое словцо Людмила оценила в первую очередь: веселая, общительная, она любила посмеяться в ответ на хорошую шутку или колкий экспромт.
Быстро катилось к закату лето, отсчитывая неделю за неделей. Они виделись в редакции каждый день, и столы их стояли напротив. Разобраться в том, что с ними происходило тогда, было трудно: но уже оба чувствовали, как необъяснимые волнения начинают бродить внутри. Иногда она уезжала в командировку. Журналисту областной молодежной газеты «Комсомольская искра» Людмиле Костюк приходилось собирать материалы о комсомольцах – передовиках сельского хозяйства в разных районах области. В эти дни он тосковал по ней, и поселявшуюся в нем унылость разлуки заглушал иронической строкой.
На столе пожелтевшие гранки
Да газет прошлогодняя залежь…
Люда, где ты – в Еланце, в Баштанке?
Ты всё время от нас уезжаешь.
Как становится, Люда, пустынно
Без тебя – и у нас, и в обкоме.
Как становится, Люда, постыло
Обрабатывать срочное в номер…
Тарахтят телефонные диски,
И с утра начинается снова:
«Добрый день, беспокоит вас
Дискин»…
«Це Гаман»… - «Вам кого –
Январева?»…
Жарким сердцем предчувствуя осень,
Солнце нынче старается люто.
Люда, где ты? Мне нравится очень
Повторять до беспамятства: «Люда».
Скоро листья начнут куролесить,
Желтизна уже в них просочилась.
А зимою метели завесят
Всё, что было и что не случилось.
Вспомним мы и "Волну", и ночевки,
И веселые наши минуты,
И двухдневные командировки,
Что казались столетьем кому-то.
Это стихотворение – первое, ей посвященное. А всего в архиве Людмилы Павловны Костюк, любимой женщины поэта Эмиля Январева, собралось больше ста стихотворных произведений, где так или иначе мелькает ее образ, ее имя и его чувства к ней. Биографию их любви, их семьи, их отношений можно проследить просто по стихам.
География
бездомной любви
Они встречались тайно, под покровом ночи, бродили по самым глухим переулкам города. В советской стране моральные нормы не допускали романов молоденьких женщин с женатыми мужчинами, и буржуазное понятие «любовь» для партийных органов не являлось аргументом. Как объяснить им, что это было самое настоящее сумасшествие… чувственный смерч, взрыв страстей?
География нашей бездомной любви –
Это третий причал и его корабли,
Это парк в том районе, где был
зоопарк,
И автобус ночной, торопящийся в парк.
Очень скоро тайное открылось, а к осени в городе разразилась буря. За ними следили, выслеживали… сплетни понесла людская молва. Людмила терзалась, мучилась, места себе не находила. Умом понимала, как это всё нехорошо, но сердцу-то приказывать - бесполезно. И тогда она решила уехать… поставить точку. Правильная была, решительная и упрямая. В Хмельницком ей обещали работу в газете.
Сбежала… надеясь найти лекарство от своей нежданной-негаданной любви - в новом городе, среди новых людей. Сбежала и окончательно поняла: жить без него она не может. Без него она – мертвая… ни дышать, ни говорить, ни мыслить. Он забрасывал ее письмами, звонил каждый день. Но она не отвечала, не подходила к телефону. Месяцы в разлуке текли мучительно и больно. В итоге - нервный срыв у нее получился такой, что пришлось лечь в больницу.
Твой номер набираю и не могу набрать,
И набираю снова и сызнова, а между –
Такое тоскованье, такая непроглядь,
Что нет уже надежды
На новую надежду.
Эмилю было плохо без нее. Ну что, что такого есть в этой девчонке? Умненькая? – Да. Хороший журналист? – Да. Легкая, смешливая, своенравная. Они такие разные, но как объяснить это притяжение - когда общаешься «на волнах» и понимаешь друг друга с полувзгляда, с полуслова.
В Хмельницкий он приехал спустя полгода. Приехал неожиданно и настойчиво - чтобы забрать «свою» женщину и уже никогда не расставаться. За окном была весна 1963-го, и в душах влюбленных людей тоже была весна. Он жил с мамой, она – в общежитии на Сухом Фонтане. Людмила устроилась на работу в только что организованную южную региональную газету – собкором по Николаевской области. Эмиль преподавал в вечерней школе, вел литературную студию во Дворце пионеров.
Наскоро расквитавшись с рабочим днем, вечерами они неслись навстречу друг другу, чтобы допоздна бродить по николаевским улицам. Им никогда не было скучно вдвоем. Тем для разговора – море. Ему - интересны ее мысли, ее взгляд на любой предмет. Интересно, как она прожила этот день без него, с кем встречалась, что писала. Он читал ей свои стихи и балагурил, рассыпая по дороге остроты и шутки.
Период ухаживания занял в их семейной биографии целых 4 года. Но в 60-е прошлого века это было нормально.
Спасибо, что ваша квартира
с любимой меня приютила
в те дни, как над нашей судьбиной
общественник реял с дубиной.
Там, кроме котяры лохматого,
нашлись и Светлов, и Ахматова…
На кухне в плетеном лукошке
картошка была для окрошки…
Сошелся
клином свет
В 1965 году они стали мужем и женой. Два влюбленных бездомных человека снимали маленькую комнату, живя под одной крышей с хозяевами. Самое примечательное, что было в этой комнате, – горы книг Эмиля и хозяйская кровать с панцирной сеткой. Очень скромно и по-чужому неуютно. Зато какие люди бывали здесь в гостях! Марк Лисянский, Илья Френкель, Виктор Урин, Борис Нечерда… В середине 60-х в Николаеве проходил Всесоюзный литературный фестиваль: к нам съехались поэты из разных республик СССР. Многие из них – знакомые и незнакомые, из России, Грузии, Узбекистана – перебывали в гостях у Январевых. Людмила кормила их своим коронным блюдом, которое обожал весь литературный цех Николаева, - варениками с вишнями.
Рядом с ним было настолько интересно, что она никого больше не видела вокруг. Не замечала! Хотя нравилась мужчинам, и кто-то даже пытался объясняться ей в любви. Но для нее свет клином сошелся на Эмиле.
А потом родилась Юнна. В тот летний день они шли из роддома пешком. Он нес родное крохотное тельце, запакованное в белый конверт.
Теплый дождик полился нешумно,
постепенно усилясь.
Я сказал: «Назовем ее Юнна»…
И жена согласилась.
У них тогда уже была собственная небольшая квартирка на ЮТЗ. Улица Южная, окраина города, а дальше – степь, расстилавшая свое зеленое полотно навстречу небу и горизонту. После дождя запах цветущих трав вползал в раскрытые окна. Эмиль любил приходить к ней на кухню, чтобы почитать что-нибудь интересное из свежекупленной книги. Книжные новинки он притаскивал в дом в больших количествах, и библиотека у них собралась огромная. Эта квартирка осталась радостным воспоминанием ее жизни.
Он ничего не умел делать по дому, и не хотел, и не старался научиться. Она же, несмотря на то, что ее журналистская работа отнимала много сил и времени, безропотно освобождала его от всяких бытовых проблем. Понимала: каждому свое. Знала: его творческая натура может быть счастливой только в творчестве и только в домашнем уюте. И уюта этого в доме, благодаря ей, было предостаточно – чисто, тепло, вкусно. И любили этот дом друзья, потому что здесь всегда было шумно, весело и интересно. То придумывалась к празднику домашняя стенгазета, корреспондентами в которой могли выступить, к примеру, поэты Вячеслав Качурин или Яков Тублин. То затевались видеосъемки смешного, вполне «художественного» фильма с участием тех же друзей. То наполнялся дом химическими запахами проявителей и закрепителей: увлекшийся фотографией Эмиль проявлял пленки.
«Вы сочинители, я летописец. Вы фантазеры, я бытовик»… Так приземленно сказал однажды о своих стихах поэт Эмиль Январев. Но бытовая картинка для него – только «подручное средство». Оттолкнувшись от ступеньки обыденности, он тут же взлетал на вершину высокой поэзии и показывал нам оттуда красоту настоящих человеческих чувств и ценностей. Именно так складывались его строки о семье, о жене, о дочери. И с годами не иссякала в них, а становилась все нежнее любовь Эмиля.
О как пишется внятно и тонко
В окруженье жены и ребенка!
Впрочем, я говорю «в окруженье»
Просто так…
Но ловлю за стеной,
Словно дальнее-дальнее эхо,
И слова, и хрусталики смеха,
Примирения все, голошенья
Двух существ, обожаемых мной.
И проносится вдруг ненароком
По еще не просохнушим строкам
Этот опыт семейной возни,
Эти окрики, эта шумиха… -
И в душевную неразбериху
Лад и стройность вселяют они.
Случались в их жизни и мистические истории, свидетельствовавшие о том, что браки таки заключаются на небесах. В то лето Эмиль со своим другом Игорем Шехтером уехали в Коктебель. Люда их практически выпроводила, чтобы спокойно заняться ремонтом квартиры. Шли-шли два друга по коктебельскому парку, временной холостяцкой жизнью наслаждаясь, с проходящими девушками заигрывая. И вдруг перед глазами – шестиметровое панно: на нем - любимая жена Эмиля собственной персоной, рядом с молодым человеком студенческой наружности. Панно было написано с фотографии, которую Эмиль знал: лет 8 назад, когда Людмила училась в Киевском университете им. Тараса Шевченко, журнальный фотокор снял ее и еще двух студентов для обложки журнала «Украина». «Исторический» журнал этот благополучно хранился в семейном архиве.
Но надо же было ему увидеть женин лик именно там – в разлуке с ней, за полтыщи километров от дома!
«Необъяснимо, как прежде,
любы»…
С годами их любовь не угасла. Острота прошла, а глубина чувств осталась. Они, как и прежде, не могли дня прожить друг без друга. Расставшись с ней утром, Эмиль тут же начинал скучать и звонить в редакцию. Просто чтобы услышать голос. И практически каждый день встречал ее с работы, чтобы вместе идти домой.
К шести, распростившись с конторою,
мелькнешь в магазинной толпе.
Жена моя… кошка, которая
гуляет сама по себе.
Рядом с главной любовью в его жизни была еще одна – к дочери, Юнне. И отголоски этой любви тоже ложились поэтическими строками на бумагу. Как-то они втроем поехали на родину Людмилы, к ее родителям в Хмельницкую область. Отдыхали, бродили по лесным тропам, наслаждались красотой зеленого края. Та памятная прогулка привела их к усеянному васильками ржаному полю…
Попрощаться легко, торопко
и глядеть, прислонясь к стволу,
как уводит, петляя, тропка
дочь твою и жену твою.
За всегдашней трамвайной давкой,
за напором людской волны
очень редко ты видишь так вот
дочь с женою - со стороны.
Чтобы только они. И рядом –
небо, небо, и даль, и рожь.
И счастливо-тревожным взглядом,
сколько можешь, их бережешь…
Эмиль умер в 2005 году. И земля без него действительно опустела. Она вдруг с особой остротой почувствовала: таких людей, как он, природа посылает в наш мир нечасто. В нем всё сошлось: талант от Бога, ум, интеллект сумасшедший, великолепная память, мужское обаяние, высокая порядочность, скромность… И любовь их была не просто «химические процессы», а дар, ниспосланный свыше. Значит, на ее долю выпало настоящее женское счастье – идти по жизни рядом с ним.
В одну и ту же мы входим реку
всего однажды, но – по макушку…
Мне намекали: бери еврейку,
а я не понял и взял хохлушку.
Родня корила: отступник, аспид!
А я крепился: не сдамся, сдюжу.
Чего глядеть мне к подруге
в паспорт?
Я засмотрелся на живу душу.
Черты любимой поднесь прекрасны,
Необъяснимо, как прежде, любы.
…Моя родная, которой расы
твои ладони, глаза и губы?
Наталья Христова.

Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике