КОШКИН ХВОСТ

Жара сожрала город. Он хоть кое-как подавал видимость жизни в будние дни – по вязкому, будто плавленый сыр, асфальту ползали работающие граждане. Мокрые, вялые, рты открыты, глаза выпучены – большие снулые рыбы… А в выходные рыбы спешно уплывали с горячих улиц – на моря, на дачи, просто куда-то, где льется ледяное пиво и прохлада из кондиционера. Город-призрак, город – киношная декорация к блокбастеру «Полчаса после апокалипсиса». Нет никого, только заученно мигают светофоры.
В такой милый тепленький день, в субботу, на выезде из стройрынка, на самом солнцепеке, стояло такси. Немолодой синий «жигуль», «четверка», тюнингованный мощным крышным багажником. Водитель застыл внутри раскаленного салона и, казалось, пребывал в глубочайшем анабиозе. Как старый большой варан на сковородке пустыни – насмотрелся на этих тварей, пока служил в армии. Много кого и чего насмотрелся за свои пятьдесят с хвостом лет. Много на что научился не обращать внимания – вот на жару, например. Или на хроническое безденежье.
Клиентов не было. Никого не было. Какой дурак сейчас в состоянии помышлять о чем-нибудь, кроме холодного пива. Дураков тоже не было. А водитель не мог помышлять и об этом – не пил он пива, вообще спиртного не употреблял. Лет уже тридцать, или больше.
– Эй! Кошкин хвост!
Наверное, он задремал. Потому как от неожиданного тихого окрика вздрогнул и резко открыл глаза. Возле машины стояла худенькая девушка в длинном, черном – и не жарко ж ей! – платье.
– Что, простите, вы сказали?
– Я спрашиваю: ты свободен? Поехали?
– Поехали.
Точно задремал. Откуда этой знать про «Кошкин хвост»? Прозвище «Кошкин хвост» прилепилось к нему еще в нежном детсадовском возрасте после того, как мама раздобыла где-то по знакомым карнавальный костюм тигренка сыночку к новогоднему утреннику. Всем хорош был тигренок, вот только хвост… К тигриной заднице приделан был самый натуральный кошачий хвост!
При каких обстоятельствах хвост отделился от кошки и пересажен был на детский костюмчик – неизвестно. Но добрая воспитательница, страстная любительница котов, разглядев этот казус, учинила прямо на утреннике скандал. Костюмчик содрали с рыдающего ребенка, а его самого вместе с мамочкой, обозвав живодерами, изгнали с праздника домой. Скоро, впрочем, пришлось уходить из садика насовсем – поощряемые воспитательницей дети дразнили тигренка-неудачника. А тому так сильно жалко было и себя, и неизвестную кошку… Он плакал, дрался с обидчиками, отчего те дразнили его еще больше.
Из садика-то ушли, а прозвище осталось. И в школе оно как-то всплыло, и даже в армии, в ашхабадской учебке, – вот где действительно жара была, это да… А потом, после учебки, их перебросили в Афган: днем – жара, ночью – холод… Все, как в школе учили – резко континентальный климат. Есть, что вспомнить. Вовек бы не вспоминать, только снится же, каждую ночь снится! И реально до такой степени, что просыпаться страшно: а вдруг это и не сон вовсе был, на самом деле…
– Кошкин хвост, ты где сейчас? Эй!
– Вы что-то сказали?
– Ты ехать будешь, или мечтать будешь?
– Так куда ехать?
– Ты знаешь.
Почему-то такое заявление совсем его не удивило. Как и то, что эта малявка так запросто обращается к нему на «ты». Да и пускай бы себе: пассажир не то, чтобы всегда прав, но он – лицо чисто транзитное, тут есть, а тут уже и нет его, приехал, расплатился, до свидания… Надо взбодриться и нормально следить за дорогой, вон ведь, мерещится уже всякое – теперь кажется, что пассажирку свою откуда-то знает, очень давно знает.
Осторожно поднял глаза в зеркало: девушка сидела сзади неестественно ровно, будто старалась как можно меньше прикасаться к горячему и не самому чистому дерматину сиденья. Черные блестящие волосы, чернющие глаза, черное платье, массивные блестящие украшения – ох, уж эта мне мода на восток, каждая пигалица из себя, как минимум, шахерезаду корчит!
– Не жарко вам, девушка, в таком прикиде?
Девушка не соизволила ответить. А он вдруг рассмотрел, что она ведь совсем еще ребенок – лет тринадцать, а то и меньше. Да ну, откуда он может ее знать? Просто похожа на кого-то. Но сильно похожа! И – на кого?.. И что делал этот ребенок на стройрынке в такую жарюку, в таком наряде и с абсолютно пустыми руками – ни пакета при ней, ни даже маленькой сумочки. Для поддержания разговора спросил еще:
– А где ваш багаж? Что-то купили на рынке или так ходили – посмотреть?
Уставилась в зеркало своими глазищами, аж дурно стало.
– Ты едь, Кошкин хвост, времени мало. Едь!
И он поехал. Город моментально кончился, потянулась бесконечная, дымящаяся рыжей пылью дорога. Где они, куда едут? Какая, впрочем, разница…
Надо ж такому случиться: он оказался в одной учебке с Вовчиком – вместе ходили в один детский сад. Их даже путали там: оба черноволосые, смуглые, попробуй различи. Это потом, сильно позже, он понял: именно таких поначалу в Афган и брали – смуглых, черноволосых – чтоб и не различить сразу, где «наши», а где – «не наши»…
Вовчик обрадовался ему, как родному:
– О, Кошкин хвост, и ты тут как тут!?
Пацаны вокруг грохнули хохотом. Короче, они с Вовчиком подрались в тот день жестоко, потом оба-двое наказаны были отцом-командиром, а потом… потом сдружились намертво. Но – ненадолго.
Их переправили в Афганистан к ночи, на совершенно новое, необжитое еще место: три голых барака посреди большой степи. Внутри пахло теплым деревом. Койки им с Вовчиком достались рядышком. Тот долго не мог уснуть на новом месте, все рассказывал и рассказывал о своей девушке. Не было у него девушки…
Он проснулся от Вовкиного крика. Резко, как от удара. С тех пор всегда просыпается так, словно выныривает из темной глубины. Кто-то кричал еще. Кто-то включил свет. В казарме было полно змей. Они искали тепло холодной ночью и заползали в койки под одеяла к солдатикам. У него тоже была под одеялом свернувшаяся в тугой блестящий клубок гадина. Но ужалить не успела. Потому что Вовчик закричал – его успела… Змеи перекусали половину пацанов из их казармы, и в соседнем бараке – то же самое. Под дверями валялись пустые развязанные мешки – это в них кто-то ночью подбросил змей.
Понятное дело, сыворотки никакой не было, ребята умирали один за другим, мучились очень. Тем, кто остался, офицеры принесли спирт. Пили много, сколько могли в себя влить. Потом им раздали оружие, погрузили в машины. До ближайшего кишлака, ему показалось, доехали совсем быстро.
Там оставались только женщины и дети, мужчины ночью ушли в киризы – подземные туннели, которыми соединены между собой глубокие здешние колодцы. Восток – дело, как говорится, тонкое. Мужчины спрятались от расплаты сами, оставив в дувалах семьи. Впрочем, кто тогда об этом думал… Пьяные пацаны сыпались с БТРов, сжимая в руках автоматы. Им хотелось только одного – убивать!
Он бежал вместе со всеми по лабиринтам глиняных заборов, сквозь душную пыль и гул в голове. Сзади кричал и матерился командир, слова медленно и тупо бились в мозг:
– Стреляй! Кошкин хвост… Стреляй… мать… мать… мать…
Впереди, прямо перед ним, в проеме заборов мелькнула темная фигура. Он нажал спусковой крючок, целясь в ноги. В учебке им вдалбливали: стрелять короткими очередями, но палец закостенел на крючке, дуло автомата задрало вверх, патроны разлетелись в считанные секунды. Фигура упала, нелепо путаясь в темном подоле…
– Аааааааа, – зачем-то кричал он и бежал дальше, пытаясь стрелять.
Стоп. Надо, как учили, поменять магазин. Стоп. Остановился и… вдруг протрезвел, увидел и услышал: крики, выстрелы, пыль, дым, смрад, стон. Вернулся. Стонал забившийся под забор скрюченный комочек – кучка темных, пропитанных кровью тряпок. То, что осталось от расстрелянного им человека. Разгреб тряпки – и на него уставились огромные черные глазищи. Девочка, совсем ребенок, лет тринадцати, не больше. Выстрелы разворотили ей живот. Через минуту девочка умерла у него на руках. Глаза потускнели, но так и продолжали смотреть на него – внимательно, серьезно.
Хотелось бы, чтобы это все было только сном. И то, как сожгли они тот проклятый кишлак, и вся вообще эта проклятая война. Хотелось бы перестать видеть сны – раз и навсегда.
В зеркало внимательно и серьезно смотрели на него темные огромные глаза.
– Ты… Прости меня, пожалуйста. Прости меня. Прости.
Он очнулся, как будто вынырнул из темной стоячей воды на свет и воздух. Никого и ничего рядом, один на всем белом свете. Жара…
Ирина Нежигай.
Коллаж А.Троянова.

Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике