Посадка задерживалась, отправка задерживалась, спустились сумерки. Из Одессы в Николаев транспорт всегда битком набит, и мне досталось местечко на заднем сиденье, в углу – драная парусина и пружины набекрень.
Дважды списанный автобус по-стариковски охнул стартером, пукнул выхлопной трубой – в заднюю дверцу проникла слабая гарь, смесь трухи и жженых перьев – теперешнее горючее. Хотелось уснуть и проснуться дома.
Не удалось. Наш ночной дилижанс норовистым меринком дергал вперед, потом ружейным прикладом отдавал назад, снизу донимали раздрызганные пружины, мурлыкал счастливую песенку пассажир слева. Хотелось заткнуть хоть этого, но лица его не разглядеть – еще наткнешься на хама, на людях расскажет, кто я есть на самом деле. Давно во мне живет дух Кассандры: я чувствую, кого или что встречу, догадываюсь, что мне скажут, что останется в осадке. А тут промахнулся.
Почуяв, что я никак не успокоюсь, товарищ слева, явно старик, – пресные запахи подсохшего пота, случайно коснувшаяся моей щеки бородка, сиплый, набрякший пивной пеной голос тому свидетельство, - в общем, дедуля сочувственно шепнул:
– Не комфортно?
– Да уж, – слабо простонал я.
– А вы не думайте о дороге. В душе всегда найдется два-три сладких воспоминания.
– Ну, да, скажем, как в позапрошлом году, на этом же маршруте, не доезжая до Половинок, я попал в аварию.
– У-у, как вы глубоко осели. Вернитесь в молодость, к первой любви, к первому поцелую.
– То я уже подзабыл, а свежего ни черта не припомню.
Я собирался отвернуться, расположить ягодицы между пружин и спрятать нос в воротник, но сосед блаженно вздохнул:
– У меня лучше. Я и в Одессу ездил с красивой миссией. – Он ждал, что я спрошу с какой. Не дождавшись, добавил: – Сыну деньги отправлял. – Ждал, что я спрошу, куда? Не дождался, продолжил: – В Лиссабон.
Я раздражался не на шутку, заворчал:
– Обычно из-за бугра нам шлют на поддержку штанов, а у вас там что-то с сыном…
– Шесть лет он мне регулярно присылал, как вы выразились, на поддержку штанов. Но теперь я вдруг разбогател. По крупному. Теперь я ему помогу. Он там построил дом, для этого взял крупный кредит, на десять лет. А я ему помогу сразу вернуть долги.
– Да?
– Да. Я ведь вдруг разжился на миллион.
У меня запершило в горле. Я не прикинул, что едет старик в битом автобусе, глотает пары полусотни пассажиров, терпит колики от сиденья – с миллионом ездят в своей иномарке, может даже со своим шофером. Спросонья я только позавидовал ему по-черному, растерялся и, в душе смежив все свои недобрые позывы, эдак отвлеченно спросил:
– Теперь что, в Португалии разрешают остарбайтерам строиться?
– Разрешают. Если ты не совсем остарбайтер.
И он совсем включился в свою повесть.
– Мой не остарбайтер. Мой в Лиссабон переехал из Вроцлава, а туда тоже не от нас. Хитрый, как лиса, запутал следы. И спец мой в кибернетике, каких мало!
Я совсем одурел от зависти, – у меня с детками совсем по-другому: дома обретаются и без работы. Я весь горел, умышленно отворачивался и молчал. Моего затылка сосед в темноте не видел, а молчание ему на руку. Он излагал все новые возможности наших умов и рук за рубежом, ну, просто по писанному вещал, из уст в ухо, как наши заправские радиокомментаторы. Я потянулся заткнуть уши, но тут же захотелось въесть хвастуна.
Я эдак небрежно переспросил:
– Миллион-то деревянными?
– Не-а.
– Уе?!
– Разумеется. Потому и не переводил из города в город. Могли меня облапошить, если не государство, то его граждане.
В голове у меня странно просветлело… только с одной стороны, со стороны скандала:
– А что же это вы с такими деньгами разъезжаете в грязном транспорте? Неужели весь миллион так и отправили на счет сынишки?!
– Весь и отправил.
– А что же о себе не позаботились?
– Привычка. «Привычка свыше нам дана», – совсем весело и довольно точно, по Чайковскому, запел старик.
Если бы вдруг озарился день, богатый сосед увидел бы, что я уже синею от злости. Я тихо рычал ему в ухо:
– Привычка к нищете?
– Разумеется, – снова по-книжному шепнул он. – Стараюсь соответствовать уровню своего народа.
– Глупо!
– Глупо, но красиво.
Я дергался пуще нашего транспорта и выискивал, в чем бы разоблачить дурачка. Снова эдак заурядно спросил:
– И не боялись-то с такими деньгами?
– Вот-вот, боялся. Теперь денег нет – и все страхи позади.
Я вытащил козырь из рукава:
– А как же это, если не секрет, вам достался эдакий вагон денег?
– Гонорар за идею.
– Да-а?!
– Да.
– И каким же идиотам пригодилась идея в миллион?
– Властям, – как-то чопорно и по-свойски отозвался старик.
– Да-а, власть может и миллион швырнуть. – Я наглел в собственных глазах, но уже остановиться не мог. Наклонился и эдак доверительно-интимно спросил:
– В чем же суть этой дорогостоящей идеи?
Сосед довольно безразлично и более чем вполголоса, ответил:
– Мысль продана и потеряла цену. Не воспользуетесь.
Я понял, что дедунь силен и во внешней и во внутренней, как теперь любят говорить, геополитике. Регулярный слушатель радио FM и телеканала TВI. Я с дрожью во всех жилках искал, чем бы донять засранца. А он, опорожнив на меня ушат студеной, заснул.
Я же спать не мог, дорога с ее рытвинами и ухабами перестала существовать, и Половинки с их частыми авариями и гаишниками с поборами уже не касались меня. Я листал свою память, отыскивая у себя в жизни хоть что-нибудь похожее на удачу соседа. Пусть в миллион раз мельче, но везение. Не находил, дергался уже без помощи дряхлого автобуса и его полусонного водителя. Придумал! Я уложу дедулю образной правдой о своем существовании. Вот так в прозе, похожей на верлибр, выдам: чем живу, тем и интересен.
Деликатно толкнув соседа, уверенный, что он, в отличие от меня сейчас, чувствует дорогу и в тупой тряске бодрствует, я, как по писанному, заговорил:
– А мои наследники пошли в своего отца. Отец их – улитка, из панциря своего не вылезает более чем наполовину, далее чем из-под кустика да на тропинку не ходит. И то только в сырую погоду. А еще все боится, что отнимает чужой кусок, что живет неправедно. Услышал как-то еще студентом на перекрестке злую реплику: «Всякий подпасок считает, что его место на Крещатике» – не стал цепляться за столицу, хоть и выпадал случай. От бабы не ушел, а ведь гнала… и сам знал смолоду, что, как партнеры, мы с ней несовместимы. Что само в руки идет, не держу: другим же такое не подвалило, почему я – исключение?! Потому и проголодь в животе и сермяга нагольная на оплечье – большего и не хочу…
Старик сопел, похрапывал, казалось, в его дыхании сипение и пузырьки пивной пены отзываются досадней, чем при речах старика. Я разозлился не на шутку, от бессилия разрасталась настоящая зависть. Откуда бы в таком заурядном провинциале идеи ценой в миллион? Как это должно подфартить человеку, чтобы в голову стукнуло что-то сверх важное, да чтобы на него вышел человек, заинтересованный в его идее! И не обманул тот заказчик?.. Я насиловал себя сном. Не засыпал. Всмотрелся в давно не мытое стекло – ба, да мы уже почти дома. Кстати, есть повод растолкать старика по-настоящему.
От пинка в бок дедуля выпрямился, много выдохнул воздуха, заговорил:
– Спрашиваешь, кто я и что? Я улитка, из панциря своего не вылезаю более чем наполовину, далее чем из-под кустика да на тропинку не хожу. И то только в сырую погоду. Все боюсь, что отнимаю чужой кусок, что живу неправедно…
Меня подбросило на колючих пружинах, повело вперед. Это не автобус затормозил, это ужас толкнул меня прочь. Я потопал между рядами к водителю. Что я ему хотел сказать, трудно сформулировать. Наверное, внутри себя я кричал:
– Эй, водила! Ты везешь лгуна большого масштаба! Ты везешь дурака и мерзавца! Он расстроил меня! Он разбудил во мне самые скотские чувства… все семь смертных грехов моих разбудил!..
Мои вопли не понадобились. Автобус неожиданно мягко затормозил у поселка Сливино, оказывается, вблизи психлечебницы. Водитель открыл дверцу, встал и любезно указал на выход. Сказал через мое плечо:
– Вам здесь? Пожалуйста.
Мой сосед, при свете раннего утра оказавшийся благообразным подстарком и довольно прилично одетым, прошел к выходу, сдержанно раскланялся всем, кто был в салоне:
– До свидания… Вернее, прощайте! Надеюсь, мы с вами не встретимся…
Ступил, словно сплыл с подножки на асфальт и, не оглядываясь, все торопливее и бодро пошагал в сторону лечебницы.
Я ни о чем не расспрашивал водителя. Был сбит с толку.
Сбит с толку и до сих пор. Думаю, ехал со мною из Одессы в Николаев один их старейших наших психиатров, из тех, кто лечащихся у него Бонапартов и Махно уже привык считать сущими Бонапартами и Махно, а ко всякому встречному и попутному применяет свою терапию… Арт-терапию. Помогает при житейских затруднениях тем, чем его Бог одарил.
Анатолий Маляров.
Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике
Добавить комментарий к новости "Тьма блаженная"