Тетя Маша день-деньской не знала, куда себя деть. За последние месяцы ее насыщенная жизнь изменилась в корне. Из жизни ушел супруг Тимофей Тимофеевич, долго и мучительно болевший и требовавший поэтому круглосуточную заботу и уход. Следом в мир иной (может от невыносимого горя от потери хозяина?) отправился Мурзилка, полосатый старый кот. А больше у нее никого и не было. Не то, что совсем никого, но дети из родного города давно уехали, обзавелись семьями. Наговаривать ни к чему, – в гости-то они приезжают регулярно, и внуки навещают осиротевшую женщину. Но что эти кратковременные наезды? Дом-то опустел. А сейчас, когда в квартире нет ни пылинки, все разложено по местам, самые горькие слезы выплаканы, готовить никому не надо и поворчать не на кого, она не знала, куда себя деть.
Здравствуй, утро!
Ранняя пташка Мария Петровна с наступлением теплых дней повадилась выходить на прогулку. Врачи убеждали, – полезно для здоровья. Втянулась. Ей даже понравились эти утренние моционы. Пройдется, сядет потом на скамейке на бульварной части проспекта Ленина и наблюдает, как город просыпается. Особенно приглянулось ей следить за первыми сонными троллейбусами, в которых сидели такие же сонные, самые ранние пассажиры. Она сама не знала, почему вдруг троллейбусы, но было в их тихом шуршании шин, в лязге изношенных дверей на остановке что-то такое родное, присущее только этому южному городу, что трогало ее до глубины души. И еще ей нравилось наблюдать за людьми, которых в такой ранний час на проспекте еще совсем мало, но они такие характерные, что запоминаются надолго и при следующей встрече тоже кажутся родными, причастными каким-то боком к ее жизни. Вот спешит на остановку толстый-претолстый мужчина. Задыхается, пот градом катится по лицу, по шее. Как пить дать, – опоздает на свою маршрутку куда-то там в Широкую Балку или в Корабельный. Тащит в двух руках цветочные вазы, под мышкой зажат большой букет, кажись, гладиолусов, сухонькая женщина. Та торгует на цветочном рынке, хочет успеть до рабочей перевозки, – авось что-нибудь у нее и купят. В конце поводка, спотыкаясь и отчаянно зевая, болтается тощий мальчуган. Это он думает, что выгуливает красавца боксера, собаку то есть. Выглядит как раз все наоборот.
Еще тетя Маша давно приметила смуглую такую, в молодости наверняка очень красивую женщину. Она и сейчас сохранила стать и безупречную девичью фигуру, одевалась со вкусом и всегда была в чистой одежде. Сколько ей лет, понять было сложно, может, 35, а, может, и 40 с хвостиком, – общий облик ее молодил, а черные волосы, мешки под карими глазами и нездоровый цвет лица – года прибавляли. «Ошивалась» эта дама, которую тетя Маша про себя, как героя любимого фильма, называла Смуглянкой, тут в сомнительной компании бродяг почти каждое утро. Видимо, крепко злоупотребляла, потому что пару раз в послеобеденные часы ее было видно там же на скамейке спящей. Мария Петровна сердилась, бурчала про себя и сильно осуждала Смуглянку за такое непотребное и недостойное поведение.
В то утро тетя Маша, как обычно, завершала свой моцион на привычной скамейке. Она было замешкалась, увидев сидевших на расположенных перпендикулярно дорожке двух лавках каких-то людей, но потом передумала. С какой это стати менять свою, так сказать, дислокацию, когда отсюда лучше всего видны ее любимые троллейбусы, подъезжающие к остановке? Села, приготовилась встретить-проводить утренний транспорт, но те трое заинтересовали ее необыкновенно, настолько, что о шуршащих шинах и лязгающих дверях она забыла напрочь.
Первой внимание привлекла седая, очень аккуратно одетая и причесанная немолодая женщина с застывшим взглядом, смотревшая в одну точку. Она сидела совсем неподвижно, как изваяние. Напротив нее устроился уже очень пожилой, но сохранивший импозантность, мужчина. На коленях он держал голову Смуглянки, которая во весь рост растянулась на скамейке и сладко спала. Время от времени он бережно поправлял сползающий пиджак, которым укрывал ее загорелые ноги, и тихо что-то приговаривал. В этот момент Мария Петровна жуть как сожалела, что вместо ушей у нее не локаторы, – так ей было интересно узнать, что тут творится и происходит. Мужчина с ней заговорил сам.
– Дочь. Младшенькая. – Легонько погладил он по волосам спящую. И добавил невпопад. – Вольному – воля, спасенному – рай.
Что это значит, да к чему говорится – тетя Маша не поняла. Но эти слова как будто шлюз какой-то внутренний в нем прорвали, и мужчина начал говорить, не обращая внимания на жену, похожую на окаменевшую скалу, не ожидая вопросов и реплик от случайной слушательницы Марии Петровны. Рассказ его был обращен к самому себе с одним единственным вопросом – почему?
Маргарита
и Роза
Мы оба имели вторые половинки, когда встретились с Элей, Элеонорой Федоровной, но это не стало препятствием для наших отношений. В моей семье детей не было, поэтому решение расстаться с первой женой я принимал без лишних колебаний, лада в семье не было и у Эли, поэтому она легко вместе с 3-летней дочерью покинула дом первого супруга. Мы влюбились с первого взгляда, и все у нас было замечательно. Мы заселились в старенький дом моей бабушки, который после ее смерти долго оставался необитаем, и вот пригодился. Мы тут же начали строить новый, просторный, потому что очень хотели еще детей, совместных детей. Маргариту я принял и полюбил сразу, но мне очень хотелось своего продолжения. Я мечтал о дочке, красивой, доброй, звонкой. Так и случилось, – Эля подарила мне именно такую девочку. Назвали Розой. Маргарита и Роза, они раскрасили нашу жизнь счастьем. И имена им чрезвычайно подходили. Старшая была привлекательна своей скромностью, сдержанностью, младшая, как и подобает королеве цветников, была ярка и притягательна своей красотой. Маргарита малейшего успеха добивалась трудом, упорством, терпением, Розе все давалось легко и просто. Мы их так любили. Особенно Розу. Она была младшей, она была логическим продолжением наших счастливых отношений.
Мы радовались успехам девочек, но вовремя не заметили, что слишком много у Розы свободного времени, когда она не занята ничем. Может быть, в этой вальяжности спряталось зло, борьбу с которым мы проиграли?
Роза впервые не пришла ночевать, когда ей было 12 или 13. Вернулась замызганная, виноватая, рассказывала о друзьях и даче, куда она поехала картошку копать. Что не было обратного автобуса, а позвонить не смогла, – телефонов ведь мобильных тогда еще не изобрели. Притихла она не надолго. Скоро учителя донесли, что Роза пропускает школу. Домой стала являться через день, а нам с матерью даже «сказки» перестала сочинять. Обороты набирали гулянки, вокруг крутились сомнительные компании, от нее все чаще разило спиртным.
Чего мы только не предпринимали! В школу за руку водили, встречали, но она постоянно уходила с уроков, и эта наша затея провалилась. Мы ее били, контролировали, запирали в комнате, разве что только решетки на окнах не поставили, так она через окно частенько и исчезала.
Чего ей не хватало? Был построен новый дом со всеми возможными удобствами, у каждой из девчонок была своя комната с телевизором, магнитофоном. Все у них было, и в семье тоже были мир и согласие. Живи да радуйся! Маргарита так и делала, а Розу как магнитом манила улица. Мы страшно боялись, что она принесет ребенка. Не потому, что не могли бы воспитать, – жалко было малыша, которого суждено было бы растить деду и бабе. Бог миловал – не суждено Розе было иметь детей. Оно и к лучшему. Нас внуком и внучкой осчастливила Маргарита.
Чего она, Роза, жаждала? Свободы? Но это была грязная, пьяная свобода в полуразрушенных халупах среди опустившихся отбросов. Изредка она появлялась дома, отмывалась, отъедалась, сменяла гардероб. А после первого попадания в милицию за кражу каких-то продуктов на рынке, откуда мы быстро ее вызволили, и вовсе поселилась с нами, даже в школу восстановиться была готова. Мы были счастливы, что вся семья опять в сборе, и черная полоса подросткового периода закончилась.
Роза действительно пошла в вечернюю школу, подыскивала работу. Ей исполнилось 17, когда я услышал про синдром уходов и бродяжничества. Так Роза просто больна! Это было для нас открытием и спасением, потому что перед родственниками, друзьями, товарищами по заводу, на котором мы с женой занимали не последние должности, все эти годы Розиных скитаний нам было нестерпимо стыдно за свою родительскую несостоятельность.
Своя воля – своя и доля
Я прочитал всю доступную литературу об этом расстройстве, но так и не понял, что спровоцировало такое поведение – стремление освободиться от нашей опеки, привлечение внимания к себе? Может, она хотела добиться исполнения каких-то желаний, о которых не могла сказать напрямую? Или же это было гипертрофированная потребность новых, постоянно меняющихся впечатлений, усиленная стремлением к удовольствиям и развлечениям, жажда приключений? А, может, главную роль в развитии этого синдрома сыграл ее импульсивный характер. Врачи говорили – патология влечения. Диагноз ставили заочно, так как Роза опять ушла.
Ее уходы, немотированные, ничем не объяснимые, повторялись и повторялись. Иногда ее не было долго – по полгода, иногда она отлучалась на несколько дней. Дома мы ее всегда ждали, но это была уже не наша девочка. Чужая, неприятная, сильно пьющая женщина, жизнь которой проходит в скитаниях. Вот, сейчас вернулась. Такая доля...
– Рози, пойдем уже домой, – отец склонился над мирно спящей своей дочерью. Во сне она выглядела спокойной и очень привлекательной...
...Мария Петровна ничего не сказала. Не нуждался чужой мужчина в ее словах и советах. Да и что тут скажешь? Она медленно встала и, не оглядываясь, пошла прочь. Прогулка завершилась, пора пить чай.
Агита
Исайкина.
Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике
Добавить комментарий к новости "Синдром бродяги"