Бестолковая сучка Мальва

Дома, улицы и весь город принарядились к девятому мая. Когда-то этот праздник отмечали шумно, с демонстрациями и парадами. Сейчас уже нет прежнего официоза и помпезности. От времени слабеет и память людей. Но пока народ поддерживает традицию. Отчего сама дата все больше наполняется гуманным окрасом...
Подбеленные снизу стволы городских деревьев похожи на надетые мини-юбки. Белые ленты бордюров вытянулись, как кружева, вдоль дорог и нарядно оттеняют серость асфальта.
В опустевший к празднику мусорный контейнер внимательно заглядывает старик. Даже издали видно, что, несмотря на ранее утро, он уже под хорошим газом. Палкой неторопливо ворочает в железном ящике выброшенные за ночь кульки. Выуживает со дна пивную бутылку. Перед тем, как отставить ее в сторонку, запрокидывает голову. Подносит к беззубому рту горлышко, проверяя, не осталось ли в ней содержимого хоть немного…
К нему степенно подходят две большие дворовые собаки, похожие на овчарок.
– А-а-а… – растягивает старик приветственно, – пришли меня проведать, сестрички… Спасибо, милые…
Собаки не подходят вплотную, а останавливаются чуть в стороне. Они не заваливаются на спину от простодушной радости. Не липнут с лаской к ногам человека, а степенно, как давнему другу, вместо рукопожатия слегка помахивают хвостами.
Старик, порывшись в своей сумке, достает два кожаных ошейника. С пришитыми застежками, похожими на личные номера:
– Давайте, нацеплю… А то эти суки и вас ночью пристрелят как бездомных…
Собаки, словно поняв, о чем идет речь, приближаются к нему. Смиренно подставляют шеи. Вначале одна, затем другая. Терпеливо ждут, пока он наденет ошейник и трясущимися руками попадет в дырочки, заготовленные в полосках кожи, чтобы закрепить его понадежней.
– Вот вы встретили меня, а та шлендра не заявляется…
Старик, слегка прихрамывая, отходит от контейнера и садится на скамейку возле подъезда с железной дверью. Собаки ложатся по обе стороны сиденья из деревянных реек, как когда то на древних картинах изображали львов у парадных входов во дворцы.
Борт потертого пиджака у старика с одной стороны оттопырился. Выступила коротенькая орденская планка с двумя засаленными знаками отличий.
Обычно в другие дни здесь же его поджидала подруга. Лет на пятнадцать моложе. С красным опухшим лицом и мутными глазами цвета пивной бутылки. В праздничный день, видно, ее распорядок нарушился, и старик сидит в одиночестве. Взгляд его сосредоточен и туманен, как у человека, отплывающего в свою молодость.
…После освобождения их деревни от немцев его подмели в армию. Но, как пребывавшего в оккупации, Федю, так все звали его в те далекие годы, направили не в строевую часть. А вместе с выращенной им овчаркой, которая тянулась за ним по пятам повсюду, определили в специальное подразделение.
Мальва – такое цветастое имя придумал Федя маленькому щенку, который, пошатываясь, еще перед войной поплелся за ним при первой встрече на улице. Они вместе и голодали в оккупационное лихолетье, и взрослели вдвоем незаметно. Почему собака из всех прохожих выбрала именно его, удивлялся не раз Федя позднее? Но, видно, есть в этом мире много еще неведомого, отвечал он себе…
Они научились хорошо понимать друг друга. Даже не с голоса, а по взглядам. На призывном пункте безрукий военком, недавно вернувшийся из госпиталя, увидев их, даже обрадовался.
– Вот хорошо… У меня тут разнарядка поступила набрать собаководов в санитарную часть…
Вскоре Федор и Мальва стали сообща постигать таинства воинской службы. Сообразительной собаке они давались даже легче. Она быстро научилась подниматься чуть свет и по сигналу тревоги. На утреннем построении по команде садиться в шеренгу рядом с сапогом своего хозяина. Она быстро перестала бояться и вздрагивать при взрывах бомб и снарядов. От сытных и регулярных солдатских харчей набрала весу и силы.
Питались они, как говорят солдаты, из одного котелка. Мальва всегда быстрее одолевала свою порцию и с любопытством совала морду в алюминиевую посудину Федора. Поэтому он всегда старался оставить ей хоть что-нибудь от своего пайка. Она так тщательно облизывала дно и стенки котелка своим шершавым языком, что мыть Федору было почти нечего.
Мальву учили на санитара. Чтобы умела вытаскивать с поля боя раненых солдат. Вначале она усвоила, как правильно ползать по-пластунски. И быстро одолела эту хитрость. Вытягивала передние лапы перед собой. Припадала к земле, чтобы вражеские пули не задевали, и шустро ползла вперед, отталкиваясь задними ногами. На спину ей крепили сумку с медикаментами и бинтами для первой помощи раненым. Она должна была прилечь рядом с тряпичным чучелом бойца. Чтобы у пострадавшего солдата появлялась возможность сделать себе перевязку…
Потом упражнения стали сложнее. Мальва отрабатывала, как выносить раненых из-под обстрела. Федор впрягал ее в упряжку с листом фанеры. Собака, зубами вцепившись в гимнастерку, затаскивала чучело на поддон и волокла в безопасное место к своим.
Научил ее Федор и безошибочно в темноте находить раненого. На каждую тренировку из полевого госпитали доставляли груду бинтов со свежими пятнами крови и налипшими остатками кожи… И он привязывал их к чучелу, которое перетаскивала собака. За каждое выполненное упражнение поощрял кусочком сахара.
От солдатской жизни и новых обязанностей Мальва не только налилась силой. Федору порой казалось, что она даже поумнела, очеловечилась еще больше. Черные большие зрачки в центре радужки лимба ее глаз теперь поглядывали на него строже и пристальней. Она виновато опускала голову и отводила взгляд, когда сержант начинал отчитывать Федора, если она с запозданием или неправильно выполняла очередную команду…
А вскоре появилась возможность проверить ее способности в деле. Немцы, получив подкрепление, выбили из деревни часть, в которой служил Федор. Жаркий бой и взаимные атаки с перестрелками длились целый день. Только прикрывшая землю чернота ночи их прекратила. Но на нейтральной полосе, которая простреливалась немцами, остались тяжелораненые. Тихий ветерок отчетливо доносил стоны и призывы о помощи. Сержант, командовавший санитарным отделением, дал Федору команду поручить собаке отыскивать и вытаскивать раненых.
Мальва сразу же послушно потянула за собой в темноту волокушу. Прошло с полчаса, пока Федор услышал знакомое тяжелое сопение. Подползла Мальва. На фанерном щите лежал раненый красноармеец. Две санитарки стали его перекладывать на носилки. Тот скривился от боли:
– Подождите чуток, девчата… У меня в кармане кусочек колбасы и сахара есть… Остались от завтрака… Дайте овчарке…
Но Мальва не прикоснулась к гостинцам. Она развернулась и опять поползла в темноту. В этот раз ее не было долго. Появилась она только с первыми лучами всходившего солнца.
А когда обессиленная собака приползла к Федору, тот остолбенел от неожиданности. На листе фанеры лежал немец. С закрытыми от потери крови глазами. В кителе болотного цвета, промокшем от раны, и таким же, как у него самого, детским лицом.
Санитарки, поджидавшие возвращения Мальвы, растерянно переминались над находкой собаки.
Немец открыл глаза. Видно понял, куда угодил, и отчетливо простонал:
– О, майн гот…
Прибежавший сержант на случившееся отреагировал иначе:
– Кого ты приволокла нам, бестолковая сучка? – он пнул замолчавшего немца в бок сапогом. – Мы тебя, сука, для этого на паек поставили? …..
Он подошел к Федору и добавил:
– Прикончи этого сопляка фашистского…
Федор отстегнул Мальву от носилок. Отвел в сторону. Глаза собаки лучились счастьем хорошо выполненного дела.
– Не смогу стрелять я, товарищ сержант…. Силов моих нет на такое… Не знаю, за что мы его…
– А за отказ выполнять команду ты знаешь, что на фронте положено?.. Расслюнявился тут… Они наших пачками на тот свет отправляют… Сколько ребят давеча покосили, знаешь?...
Он скинул с плеча автомат, и короткая очередь громом вспорола тишину подступившего утра. На груди немца от пробоин пуль фонтанчиками поднялись обрывки гимнастерки. И сейчас же под ней начали расползаться свежие черные пятна крови…
Мальва почему-то зарычала. Федор перехватил собачий взгляд. Полный растерянности и недоумения.
Сержант приказал отправить ее в другое подразделение. Там готовили собак для подрыва танков. Те после выполнения долга не возвращались уже никогда…
В тот же день слепой осколок немецкой бомбы угодил в спину Федора. Ранение оказалось нелегким. Он долго валялся в госпитале, и хромающего солдата демобилизовали. Ко дню Победы над Германией его отметили медалью, а к шестидесятилетию – даже второй.
Но после войны каждый памятный день стареющий собаковод с утра почему-то напивается в одиночку. И уплывает в прошлые годы.
Илья Стариков.

Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике