К 30-летию вывода войск из Афганистана
15 февраля исполняется 30 лет с момента официального завершения вывода советских войск из Демократической Республики Афганистан. А 23 февраля – 101 год со дня основания Красной армии: дата, ныне вычеркнутая из списка праздников, но, по привычке, отмечаемая многими представителями старшего поколения. Как же получилось, что одна из двух самых мощных армий мира стремительно распалась и перестала существовать вместе с Советским Союзом? Повлияла ли на это афганская авантюра тогдашнего руководства? С этими вопросами корреспондент «ВН» обратился к участнику вывода войск из Афганистана, офицеру Советской армии, а ныне – пенсионеру МВД Геннадию Козлову.
– Геннадий Вячеславович, почему вы решили стать офицером?
– Я родился в Николаеве в 1965 г. По окончании средней школы №10 решил пойти по стопам дяди – подполковника Советской армии. Он окончил Ульяновское высшее военно-техническое училище им. Б.Хмельницкого. Это было единственное училище на все страны соцориентации, готовившее специалистов по горюче-смазочным материалам (ГСМ). Дядя служил в морской авиации, в дальнейшем он дорос до должности начальника службы ГСМ авиации Северного флота.
В пользу Ульяновска сказался еще один факт: парень из нашей школы Олег Вишняк, который был старше меня, учился в том же училище, приезжал на каникулы и рассказывал много интересного.
У нас было два командных факультета, где учились по четыре года, и инженерный – пять лет. На инженерный, куда поступал я, конкурс был намного больше. Но мы с одноклассником поступили.
Нас «забрили», выдали форму и началось главное испытание – месячный курс молодого бойца.
Появились неуставные отношения – «дедовщина». Примерно четверть ребят к нам попала со срочной службы, где дедовщина была обычным явлением. Начали формироваться землячества: среди курсантов было мало среднеазиатов, чуть больше выходцев с Кавказа и масса представителей неславянских народов России – чувашей, бурятов, татар, башкир, мордвы. А курсанты старших курсов пытались нам доказать, какие они «крутые», доходило до драк.
– А какие в училище были бытовые условия?
– Первые три курса мы жили в казарме поротно, а с началом четвертого курса переехали в «общагу»..
В училище было отдельное здание, где жили и учились иностранцы – немцы, поляки, вьетнамцы, кубинцы, сирийцы, ливийцы. Мы с ними раззнакомились, я сдружился с вьетнамцем, который приглашал меня в гости в Ханой. Сильно удивили кубинцы: они все время играли в бейсбол. Мы вообще не знали, что это за спорт, а у них, оказывается, он популярен. Наиболее зажиточными считались сирийцы. Они угощали нас виски, сигаретами «Мальборо».
Условия жизни у иностранцев были намного лучше – двухместные комнаты, свободный выход в город. У них был прекрасный ресторан, а у нас – курсантская столовая да буфет-«чепок», где продавали молочные продукты, пирожки, печенье, сок и газированную воду. Мне довелось попробовать и гороховую кашу, и вареное сало. Мяса было мало, яйца – раз в неделю, по две штуки. Из-за больших физических загрузок и скудного рациона нам постоянно хотелось есть. Когда мы выходили в город, бывали в гостях или приезжали на каникулы, то в огромных количествах поглощали еду – окружающие диву давались!
Интересно было смотреть, когда ребята возвращались из отпуска, кто что привозил. Это было отражение географии огромной страны. Мы из Николаева везли сало, колбасу и шоколадные конфеты николаевской фабрики (которой, к сожалению, давно нет) – «Метеор», «Грильяж», «Вечерний Николаев».
– Вы были членом партии?
– Членство в КПСС сулило преимущества в карьерном росте. Но сначала требовалось побывать в статусе кандидата в члены партии. В 1985 г. мне поступило такое предложение, я получил удостоверение кандидата в члены КПСС. А потом приключилась история, поставившая крест на моей партийной карьере.
Нас отправили в наряд на областной сборный пункт. И тут я узнаю, что на время майских праздников призывников отпустят домой. Прихожу и говорю: «Пацаны, хотите, чтобы вас домой отпустили?» – «Хотим» – «Так и быть, я договорюсь, но с вас магарыч». Все согласились, не зная, что их бы и без меня отпустили.
После праздников призывники возвращаются и накрывают нам, курсантам, «поляну». А потом был жуткий скандал, всех нас за выпивку отправили на гауптвахту.
И тут, как назло, принимают указ по борьбе с пьянством. Что было! Нас хотели выгнать из училища, на каждом построении – а это коробка в две тысячи человек – заставляли выйти из строя и поносили на чем свет стоит. Потом парторг потребовал сдать удостоверение кандидата в члены КПСС. Но я и не жалел. Может, отсутствие партбилета и плохо для карьеры, зато потом, когда я служил в офицерской должности, не нужно было ходить не бесконечные партсобрания.
– К слову, как в армии восприняли кампанию по борьбе с пьянством?
– В Поволжье пили куда сильнее, чем у нас. Но зато и меры по борьбе с пьянством были круче, чем в Николаеве. Там сразу после указа стали вводить «зоны трезвости», где запретили продажу алкоголя, а в самом Ульяновске продавали три раза в неделю по определенным часам. Ну и к чему это привело? К диким очередям и росту самогоноварения.
– Давайте перейдем к афганским событиям. Что в училище говорили об афганской войне?
– Об этом говорили мало, хотя среди курсантов были люди, прошедшие Афган. Когда я открыл конверт с распределением, то узнал, что направлен в Туркестанский военный округ, в состав которого входила 40-я армия в Афганистане. Я опоздал в штаб ТуркВО, и оказалось, что выпускники, прибывшие раньше, были направлены в Афган, или в резерв, где тоже готовили людей в отправке.
Была какая-то необъяснимая логика назначений. Меня кадровик спрашивает: «Женат?» – «Нет» – «В Афган поедешь?» – «Поеду» – «А морду майору набить сможешь?» – «Если надо – смогу» – «Тогда мы отправим тебя в Туркмению, в Чарджоу». После этого странного диалога заходит выпускник из моей же роты, рассказывает, что женат, что беременная супруга ждет его под штабом округа. И что же? Его прямиком отправили в Афганистан.
Приехал в Чарджоу. Вокруг Каракумская пустыня – змеи, дикие верблюды. При приеме должности выяснилось, что таки надо бы набить морду майору, о котором говорил кадровик, ибо этот майор – мой предшественник – разворовал всё, что мог. Недостача огромная, а он упрашивает принять склады. Что делать? В Марах, в двухстах с лишним километрах, служил мой товарищ, начальник службы ГСМ аэродрома, у которого были излишки керосина. Мы сделали четыре ходки бензовозов и у себя разбавили керосином бензин, восполнив недостающий объем.
Через год меня отправили в Термез, на границу с Афганистаном. Здесь город поменьше, треть населения – военные и их семьи. Это был перевалочный пункт для армии, дальше – мост Дружбы через Амударью и афганский город Хайратон.
С моим приездом наш полк сразу подняли по тревоге и отправили на границу для ввода в Афганистан. Разместились среди пустыни, каждое утро начальник разведки докладывал обстановку, сколько на той стороне бандформирований (так называли афганских моджахедов), какое у них вооружение. Беда в том, что нам запретили звонить и писать письма. Мои родители знали, что я поехал в Термез, и что это – без пяти минут Афган. Что со мной, почему нет известий? – от переживаний они места себе не находили. Потом через запрос в штаб округа узнали, что наш полк на особом положении и контакты с внешним миром запрещены.
Полк так и остался на границе, а с января 1989 г. массово начался вывод войск, завершившийся 15 февраля. Мы заезжали на афганскую территорию, забирали и сопровождали в СССР технику.
Как-то раз встретил на обочине у моста Дружбы того самого Олега Вишняка, который учился в нашей школе и убедил поступить в Ульяновское училище. Представляете – на краю света, на излете афганской войны!
Однажды мой бензовоз чуть не врезался в машину командующего 40-й армией генерала Бориса Громова. Тут же налетели особисты, было «весело». Помню, и как Громов стоял с нами в общей очереди в офицерской столовой.
На весь СССР был известен собкор советского ТВ в Афганистане Михаил Лещинский. Возле моста Дружбы он снимал репортаж, и ему попался я. «Как вы себя чувствуете, ступив на родную землю», – спросил он меня перед камерой. «Зашибись!» – ответил я. Уверен, что по телевизору этого не показали.
Ну и последний эпизод. Захожу в ресторан, а там чуть ли не половина нашего училища – сплошь знакомые лица. Мне кричат: «Геша, привет!». Оказалось, что это из Афгана вывели трубопроводную бригаду. От них я узнал, как хитрые афганцы делали врезки в наши полевые трубопроводы, сливая бензин, керосин, дизтопливо. Оказывается, воровали они с размахом, а у нас потом падало давление в трубопроводах.
– Вы были на тыловой должности. А приходилось ли вам принимать участие в реальных боевых действиях?
– Ну, как сказать… Даже после вывода войск СССР все равно продолжал поддерживать тогдашнюю афганскую власть. По ночам через мост шли колонны с техникой, боеприпасами, провиантом. Раз нас подняли ночью по тревоге, мы выехали в составе колонны мощных тягачей с оперативно-тактическими ракетами «земля – земля». Я шел в хвосте колонны на топливозаправщике. На машинах были нанесены опознавательные знаки афганской армии. Мы заехали на территорию Афганистана, куда-то в сторону Мазари-Шарифа, дали ракетный залп, и обратно. Потом в новостях сообщили, что афганские правительственные войска нанесли мощный ракетный удар по бандформированиям в районе Джелалабада, отряды противника рассеяны. Джелалабад – это черт знает где, сотни километров от нас. Но вполне возможно, это была именно наша работа.
– Как тогда обеспечивали армию?
– За всю армию не скажу, но у нас в Термезе всё было: и в магазинах, и на складах. Я за бензин и спирт вообще мог сменять всё, что угодно. Нам выдавали советские, а позже даже натовские сухпайки – говорили, что это со складов стратегического резерва Западного Берлина, у них заканчивался срок хранения и их отдали СССР, чтобы поддержать Горбачева. Я передавал продукты домой с офицерами, сопровождавшими технику на Николаевский бронетанкоремонтный завод – тушенку в банках, обернутых промасленной бумагой, галеты, сахар, крупы, чаи. Диковинкой были натовские пайки – в аккуратной картонной коробке лежали мясные консервы в саморазогревающихся пакетах из фольги, питательная смесь из кураги, меда, орехов, чернослива и чего-то еще, шоколад, печенье, жвачки, растворимые чай и кофе, порошки для напитков типа «Колы» и «Фанты», таблетки для обеззараживания воды, одноразовая посуда, салфетки.
– Что вы делали после вывода войск?
– Продолжал служить. В 1989 г. меня в составе целинного батальона отправили помогать в сборе урожая зерновых. Сначала мы оказались в Саратовской области, потом – на севере Казахстана, в районе Целинограда. Непосредственно работали «партизаны» – люди, призванные на военные сборы, а мы ими руководили.
Когда ехали под Целиноград, эшелон с техникой и личным составом остановился в степи. Вышел прогуляться, забрел в какие-то кусты, глядь – а состава-то и нет. Пока я бродил, он ушел. До горизонта степь, палит солнце, у меня ни денег, ни документов. Что делать? На счастье, мимо проходил локомотив. Там машинист узнал, куда мне нужно, и говорит: «Довезем без проблем». Меня довезли, кажется, до Караганды, причем раньше самого эшелона. Наконец, приехал и он. Самое смешное, что никто даже не заметил моего отсутствия.
– Как же получилось, что мощная армия СССР перестала быть оплотом государства и стала быстро разваливаться?
– Армию уважали как ключевой институт государства, защитницу страны. Пиетет перед людьми в форме был сильным, вплоть до смешных моментов: когда выходил за КПП училища, там вечно тусовались молодые дамочки, которые хотели подружиться с курсантом, а еще лучше – выскочить за него замуж. Девчонки бегали по пятам. Но потом всё как-то постепенно стало сходить на нет.
Для меня всё переменилось после вывода войск из Афганистана. Началось брожение, пошло разочарование. Офицеры задавались вопросом: зачем служить дальше? Думаю, тут сыграло свою роль как общее перестроечное брожение – СССР уже трещал по швам, так и проблемы в армии: неуставные отношения, кумовство и коррупция (как тыловик, знаю, о чем говорю), какая-то усталость, разочарование от того, что армия подвергалась тотальной критике.
Многие начали увольняться. Активизировалось и украинское землячество – мы хотели вернуться на родную землю, ведь при всей её экзотике, Средняя Азия была для нас чужой. Первым из земляков уволился начальник клуба, родом из Макеевки. В 1990 г. я приехал в отпуск в Николаев, пытался решить вопрос с переводом в Украину, но безуспешно. После этого я твердо решил уволиться. Но это оказалось не так-то просто. Перелом произошел после ГКЧП.
Утром 19 августа 1991 г. – общее построение полка. Выходит замполит, он у нас был таджик. Что-то с сильным акцентом бубнит нам о политике, о каком-то ГКЧП. Мы понимаем с трудом. Потом выходит офицер-особист – и тоже говорит, что мы должны поддержать ГКЧП. И тут мой друг из Сум выдает: «Так это же переворот!». Я сначала не верю: «Ну, какой в СССР может быть переворот?». Он мне объясняет: ГКЧП незаконен, куда дели Горбачева – непонятно, может, его уже нет в живых. И когда нам заявили, что полк переводится на казарменное положение, мы решили, что это приказ незаконный, и выполнению не подлежит. Еще недавно в такую наглость с нашей стороны невозможно было поверить!
Протест наш был своеобразным. Мы покинули расположение части и заперлись у меня дома. Потом к нам подтянулись киевляне, офицеры-зенитчики, со смачным гостинцем – салом, которого в Термезе было не сыскать. На третий, кажется, день прибежал посыльный, и деликатно так: «Товарищи офицеры, вас приглашает командир полка». Ну, думаем, попадем на гауптвахту, и это еще в лучшем случае. Но нет!
Снова построение, особист и замполит куда-то исчезли. Выступает комполка и признает: да, была попытка госпереворота, члены ГКЧП арестованы. К счастью, продолжает он, группа офицеров полка не выполняла преступные приказы, показав всем, как должен действовать в сложной обстановке настоящий воин. И начинает называть фамилии – мою и тех, с кем мы покинули часть. Как говорится, и смех, и грех!
После этого мы внезапно стали лучшими офицерами части, примером для остальных. Хотя какой мы пример? Хотим домой, а нас не увольняют. И тогда мы стали нарушать дисциплину – вызывающе, демонстративно. Финал наступил, когда приехал командир корпуса. Мы с начальником службы ракетно-артиллерийского вооружения и еще одним лейтенантом из Вознесенска залпом выпили бутылку водки и пошли навстречу генералу. Комполка докладывает, что это лучшие офицеры, у всех медали, грамоты, благодарности. Но генерал замечает, что мы пьяные. «Если это лучшие, – кричит он, – то какие тогда все остальные?!». Потом обращается к нам: что, мол, за выходки? Мы объясняем, что не видим себя в Советской армии, что хотим домой. И он распорядился, чтобы нас уволили по несоответствию.
Наконец, в марте 1992 г. я был свободен.
– Что было дальше, как сложилась ваша судьба?
– Уехать в Украину оказалось не так просто. Я уже был женат, дочке два года, квартира, имущество. Что-то продали, что-то раздарили, часть вещей отправили контейнером. Улетали мы из Душанбе, столицы Таджикистана, где началась гражданская война. Приехали в город – странная тишина, на улицах ни души. Мы улетели утром в Москву. Вечером смотрим телевизор и узнаем, что в Душанбе зашла вооруженная оппозиция, в городе идут уличные бои. Вовремя мы оттуда уехали!
Вернувшись в Николаев, я пытался найти место в армии или милиции. Но это удалось не сразу. Чтобы прокормить семью, я два года занимался челночным бизнесом, возил товары из Польши и Китая. Наконец, в 1994 г. меня взяли оперуполномоченным в райотдел милиции. В 2007 г. я вышел на пенсию подполковником. Сейчас работаю на водоканале. На этом предприятии когда-то работал мой дед по материнской линии – с 30-х до начала 70-х гг.
– Что вам дала армия?
– Прежде всего, здоровье – закалку и физическое развитие, уверенность в себе, в своих силах. Во-вторых, кругозор – я узнал много нового, поездил по СССР, у меня появилась масса друзей и знакомых. Третье – бесценный жизненный опыт.
– Вы испытываете ностальгию по СССР?
– Как вам сказать... Раньше в СССР – езжай, куда захочешь. А сейчас попробуй съездить на Северный Кавказ или на Дальний Восток!.. Зато теперь можно запросто поехать в страны Европы, Азии, на любые экзотические курорты – были бы деньги.
– А раньше деньги были? Раньше жилось лучше?
– Хорошо жилось в Москве, может, еще в нескольких крупных городах. А остальная страна – это серость, дефицит, очереди. Теперь же, как говорится, каждый – кузнец своего счастья. Хотя, к сожалению, для большинства тех, с кем я служил, жизнь лучше так и не стала.
Беседовал С. Радишевский.
Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике
Добавить комментарий к новости "Советская армия: от расцвета до развала"