Барахолка

- Почем этот ножик?
- По восемь.
- А по пять?
- А по пять только ….ать!
Женщина громко и хрипло смеется, обнажив свои коричневые подпорченные зубы. Покупателю бы обидеться на грубость и уйти, но он переборол смущение и пошел в наступление. Разговор завязался не очень-то интеллигентный, мягко говоря, но все же - завязался. После словесной перепалки мужичок сдался и, сутулясь, пошел дальше. Разбитная продавщица достала дешевую сигарету и тут же с видом победителя закурила. Хотя, кто из них выиграл, а кто проиграл, сказать трудно. На кусок хлеба продавщица, явно, сегодня не заработала, зато высказалась. Завязать разговор с покупателем, знаете, тоже дорогого стоит.
Это – зона выживания, барахолка, «блошиный» рынок, выброшенный за пределы официального рынка прямо на тротуары, приткнувшийся, где придется, вдоль дорог и трамвайных путей, на самых неудобьях. Здесь свои законы, цены, атмосфера. Здесь собран самый незамысловатый товар, и коробейники, как умеют, завлекают покупателей, расхваливают каждый свое. Им надо выжить, заработать хоть самую малость, чтобы купить хлеба, а если повезет, то и квашеной капусты. Прилавков здесь тоже нет, и все товары разложены прямо на замерзшей земле – на газетках и клеенках. Торговцы устраиваются на холодных камнях или скамеечках, подмостив какие-то тряпки. Или стоят, топчутся на месте, пританцовывают, чтобы согреться от холода. Таких коробейников гоняют, отбирают товар, а они снова ищут себе место «под солнцем», пытаются продать хоть что-то. Барахолка, как лакмусовая бумажка, то проявляется, то куда-то исчезает. В зависимости от благосостояния наших граждан – год на год не приходится. В этом году по обочинам опять много людей, что-то продающих. Напоминает 90-е. И как бы нас ни убеждали наверху, что «жить стало лучше, жить стало веселее», потому что, дескать, повысились пенсии и зарплаты, – от реальности не уйдешь. Цены на продукты, тарифы на коммунальные услуги растут быстрее доходов. В итоге, вместо предполагаемого благополучия за чертой бедности оказывается все больше наших соотечественников.
Системности на барахолке никакой нет, кто что имеет, то и продает. В основном здесь «проветривается» советское прошлое. Стоптанные «убитые» сапоги и туфли, старые, почти сношенные рубашки, куртки, платья, кучи ложек и вилок, чашки, шахматы, железки, хрустальные вазы, детские игрушки, значки, пепельницы – все это лежит вперемешку, не имеет срока годности и продается за копейки. Некоторые товары давно пережили своих хозяев. Хозяина давно уже нет в этом мире, а куртка или китель, возможно, времен Второй мировой войны, побитый молью, пропахший нафталином, – волею судьбы оказался здесь, на тротуаре. А вдруг кому-то понадобится. Попадаются и раритеты, сохранившиеся каким-то чудом, может быть, в единственном экземпляре. Например, керамический бюст Феликса Эдмундовича Дзержинского. Или гипсовый бюст «вождя мирового пролетариата». А вот бронзовая пепельница с мартышками, выплавленная на одном из местных судостроительных заводов во времена его расцвета. Завода давно уже нет, развалили, растащили, а пепельница, начищенная до блеска, все еще как новая. И тот, кто когда-то был благополучным и уважаемым корабелом, теперь продает бронзовые пепельницы, чтобы выжить.
Правда, не все здесь продается за копейки. Стоимость зависит от ценности товара. Та же бронзовая пепельница с тремя мартышками – как бы антиквариат, стоит 600 грн. (среди коллекционеров на такие товары есть спрос). Пепельница поменьше с виноградом – 200 грн. Чайные сервизы советских времен, хорошо сохранившиеся, можно купить за 150-200 грн. Есть сезонный востребованный товар, например, новогодние елочные игрушки. Их берут. За большие стеклянные шары просят по 50 грн. (1 шт.), маленькие – по 20 – 10 грн. за штуку.
– Берите, не пожалеете, – уговаривает продавщица робкую покупательницу. – Это хорошие, еще советские шары, 60-х – 70-х годов, таких сейчас не делают. Не то, что китайское пластмассовое барахло, которым только воздух отравлять.
Бывают здесь и залетные продавцы, которые долго не задерживаются, и места постоянного у них нет. Женщина, закутанная в какой-то хилый платок поверх вязаной шапки, раскрывает клетчатую грязную сумку, озираясь, достает мясо сомнительного происхождения, расфасованное в кульки. И на мясо оно что-то не очень похоже, так – кости и жир. Сразу налетают желающие: «Почем?». «По десять гривен». «А откуда мясо?». «Из ресторана…». В толпу протискивается еще одна женщина – с разлитым в бутылки подсолнечным маслом. За ней мужчина с синюшным мятым лицом достает из куртки... баночки с красной икрой! Ничего себе. «Берите по 25 гривен». Диву даешься – откуда? Стащил, наверное, где-то, ведь на рынке и в магазинах красная икра в десять раз дороже! А по дешевке продает, потому что опохмелиться срочно надо. Однако дешевые продукты быстро раскупаются… Толпа рассеивается. А что было в тех банках и кульках на самом деле? Кто ж его знает...
Залетные быстро исчезают, а постоянные терпеливо ждут удачи. И в мороз, и в снег, и в слякоть. Сюда привели их не развлечения, а нужда. Здесь у всех товар схожий, а судьбы разные. Каждого жизнь вела извилистыми тропинками и привела на барахолку – последнюю надежду на выживание.
– Я – моряк! Купите у меня гитару – хорошая вещь, качественная, сделана на Черниговской фабрике музыкальных инструментов, – рассказывает мужчина «весь нараспашку». – Вы будете играть, а мы тут потанцуем!
Бывший моряк не унывает. Когда-то ходил в плаванье, играл на гитаре, был душой любой компании, привозил из «загранки» дефицитные вещи, жил неплохо. Теперь на пенсии, которой катастрофически не хватает на жизнь. На работу устроиться в таком возрасте невозможно. Вот и решил сам устроить себе рабочее место. 1 кв. м промерзлой земли, газетки и дорогие сердцу вещи, которые когда-то радовали, а теперь приходится распродавать. Никогда не думал, что так придется выживать. Но жизнь продолжается. Сидеть и ныть в четырех стенах он не привык. Надо бороться!
Но не все здесь такие оптимисты. Вот на холодном камне пристроилась бабушка с пучками зелени. Сидит вдали от остальных. Одна ее знакомая жалеет ее и отдает остатки своей продукции, утратившие товарный вид. Старушка перебирает уже пожелтевшую зелень, вяжет веревочками в новые пучки и продает. Кто-то воротит нос, а кто-то и купит.
– Зять забирает у меня всю пенсию на коммунальные услуги, а я выживаю сама, как могу. Если заболею, то на аптеку, а тем более на больницу, у меня денег не будет. Заработать бы на еду. Мне ведь много не надо. А помру – так помру…
Я покупаю у бабушки пучок зелени, хотя она мне сейчас не нужна. Как еще я могу поддержать пожилую и беспомощную женщину? Иду дальше. Вот на подстилке разложены книжки, тетрадки, посуда, игрушки, подсвечники. Интеллигентная женщина, смущаясь, предлагает что-то купить. Рассматриваю разные безделушки.
– Кто вы? – спрашиваю.
– Я – учительница, – опустив глаза, тихо говорит женщина. – Когда-то, еще в советское время, преподавала русский язык и литературу. Когда уходила на пенсию, зарплаты учителей были мизерные, это и повлияло на пенсию. Потом ездила в Польшу на заработки. Теперь здоровье не то, а пенсия маленькая. Приходится здесь сидеть.
– А дети?
– О! У детей своих проблем выше крыши. Не хочу их обременять. Сама заработаю.
Покупаю два маленьких подсвечника, хотя они мне тоже не нужны, и иду дальше. Но понимаю, что у меня денег не хватит, чтобы у всех, кому сочувствуешь, что-то купить. Хотя они не ждут ни сочувствия, ни жалости. Эти люди пришли сюда работать. Не опустили руки, не пустились во все тяжкие от безысходности. Они нашли в себе силы, мужество и выход из создавшейся ситуации. И, думаю, достойны уважения. Хотя так не должно быть. Ведь здесь в основном пожилые люди. Многие из них отработали свое – и по 30, и по 40 лет. Теперь могли бы претендовать на обеспеченную старость.
У каждого есть свои причины и обстоятельства, чтобы здесь стоять. Один всю жизнь работал на судостроительном заводе им. 61 коммунара, упорно ходил на работу даже тогда, когда предприятие не платило зарплату, верил, что все еще восстановится. Другая – похоронила мужа, влезла в долги, теперь зарабатывает, чтобы их отдать… Нет похожих судеб.
– А что это вы все выспрашиваете? – подозрительно смотрит на меня бабушка, которая, видимо, присматривалась ко мне давненько.
– А может, я хочу рядом с вами стать (тьфу-тьфу, не дай Бог оказаться в подобной ситуации – никому не желаю!).
– Так становитесь, места всем хватит, – уже дружелюбно приглашает женщина. – Платите и занимайте свое место…
– Кому платить? – спрашиваю удивленно. – Разве этот тротуар платный?
– А как же! Приходят регулярно, иногда в штатском, попадаются среди них и в милицейской форме. 140 грн. – за 1 квадратный метр. 280 – за два. Кому идут эти деньги – не знаем. Кто они – не спрашиваем. А то спросишь – вылетишь со своего «рабочего места».
Вот это неожиданный поворот! Оказывается, и здесь есть хозяин, «директор тротуара», который собирает мзду даже за общественное место, кусок промерзшей земли метр на метр, где идет борьба за выживание самых бедных членов нашего общества. А может, это рэкетиры или «крыша», якобы охраняющая их от рэкетиров? Что, к сожалению, тоже возможно в наше время самозванцев и всеобщей неразберихи. По идее, собранные деньги должны идти на улучшение условий труда... Как бы не так!
Но эти бесправные люди смирились и принимают все условия, как должное. Единственное, что у них осталось – это свобода слова. Поносят налево и направо – и политиков, и президента, и премьера. Но их все равно никто не слышит на этом промерзшем квадратном метре земли…
Екатерина Наточа.

Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике