Рожденный дважды

Александр Иосифович Аранович – один из тех, кто прошел Великую Отечественную с первого до последнего дня. Тогда, в далеком сорок первом, он был молодым двадцатилетним пареньком…
Александр Иосифович родился и жил в селе Мостовое нынешнего Доманевского района Николаевской области. Перед войной поступил в Николаевский кораблестроительный институт, но доучиться не успел – в 1940 г. его призвали в армию. Он служил на западной границе, в 24-й стрелковой дивизии, которая вместе с 25-й Чапаевской дивизией прославилась в годы Гражданской войны. 1 июня 1941 г. он прибыл на новое место службы – связистом на военный аэродром под Ленинградом.
Вообще-то Аранович родился 10 марта 1921 г., но своей второй датой рождения считает 22 июня 1941-го. Тогда, в первый день войны, аэродром подвергся жесточайшей бомбардировке с воздуха, в результате которой были уничтожены почти все самолеты и погибла основная часть личного состава. А те, кто остался жив, потом говорили: «Мы родились 22 июня сорок первого».
Уже с первых недель войны становилось понятно, что в Ленинграде могут возникнуть проблемы с продовольствием.
– Вместе с нашим аэродромом разбомбили и расположенные по соседству продсклады, – вспоминает Александр Иосифович. – Остался только один склад – табачный. Табака выдавали вдоволь, из расчета пачка папирос в день, а вот питание было скудным, обычно – немного жидкой каши или похлебки. Все время хотелось есть. Чтобы заглушить чувство голода, а попытался начать курить, но тут же бросил и не курю по сей день. Зато договорился со старшим лейтенантом, заядлым курильщиком, служившим со мной, который получал доппаек, что я отдаю ему свои папиросы, а он мне – свое печенье.
Шла первая, самая страшная, блокадная зима. Оборона Ленинграда укрепилась и батальон аэродромного обслуживания, где служил Аранович, решили вывести на «большую землю». Они выходили ночью 25 ноября 1941 г. Сначала – 15 км пешком по морозу до Ладожского озера, единственного пути в тыл, который вскоре прозвали «Дорогой жизни». Там их встретили и проинструктировали, чтобы бойцы шли по льду озера не строем, а врассыпную, небольшими группами, дабы минимизировать нагрузку на лед. Но все равно, часть бойцов попала на тонкий, еще не устоявшийся лед. Все они – 18 человек, провалились в ледяную воду и утонули.
– Нам выдавали по два кусочка сахара в день, – рассказывает Александр Аранович. – Узнав, что мы пойдем через Ладогу, я откладывал по кусочку и к моменту перехода у меня было 15 кусочков рафинада. Идти по свежему, скользкому льду в сапогах и шинелях было очень тяжело, и через каждые 45 мин. мы делали небольшой привал. Чтобы сохранить силы, на привале я доставал очередной кусочек сахара и сосал его.
На берегу нас встретили и разместили в сельском клубе. Питание здесь было хорошее, одного только хлеба солдатам давали по 800 грамм, а не 300, как в блокадном кольце. Но первые трое суток всех держали на голодном пайке, чтобы желудки постепенно привыкали к сытной пище. Батальону выдали новую форму – добротные монгольские полушубки и валенки, а потом разделили между стрелковыми дивизиями. Так Аранович оказался в составе 281 стрелковой дивизии.
– Немцы вовсе не были готовы к зиме, – вспоминает он. – В пилотках, легких ботинках, видел их даже в босоножках! Обмороженные и деморализованные они целыми группами сдавались в плен. И когда мы зимой пошли в наступление, чтобы помешать немцам замкнуть второе кольцо блокады, нам удалось отвоевать большой участок фронта. Дивизия заняла освобожденный участок Волховского фронта, где образовался своеобразный «мешок». Мы были на самом дне этого «мешка». Сначала немцы очень сильно нас обстреливали, потом интенсивность обстрелов снизилась.
Подразделения дивизии стояли на болотах, отделенные от врага небольшой речушкой. Ходить, тем более ездить по болотистой местности было практически невозможно. Чтобы выйти из ситуации, красноармейцы укладывали деревянные настилы. На островках, окруженных болотной жижей, с большим трудом им удавалось обустроить хоть какие-то землянки.
Связисты нашли молочный бидон, притащили в землянку и сделали печку. Раз Аранович с друзьями пришел с задания, промокший до нитки, и так просушил обувь возле раскаленного бидона, что сгорели подошвы. Спасибо старшине-снабженцу, который выдал новые сапоги.
Попытки полностью ликвидировать блокаду Ленинграда не увенчались успехом ни в 42-м, ни в 43-м. Только в январе 1944 г. дивизия пошла в наступление и освободила станцию Любань южнее Ленинграда. Любань известна тем, что неподалеку весной 42-го здесь погибла вторая ударная армия генерала Власова, а сам он попал в плен к гитлеровцам и позднее возглавил т.н. «Российскую освободительную армию» – пожалуй, самое большое из профашистских коллаборационистских формирований в годы войны.
Дивизию перебросили севернее Ленинграда на борьбу с финнами, которые уже явственно чувствовали свое предстоящее поражение, но отказывались сдаться. Во время разведки боем Аранович обеспечивал проводную связь и получил тяжелое ранение левой ноги. Его отправили в госпиталь недалеко от Бологого, у железной дороги Москва-Ленинград. Он помнит, что попал на операционный стол ровно в 24.00, когда по радио, по заведенной тогда традиции, транслировали гимн СССР.
Рану почистили, извлекли осколки, но после операции он еще две недели не мог встать на ноги. В их палате вместе с ним лежали еще восьмеро с ранениями паховой области и половых органов.
– Однажды заболел зуб, решил записаться к стоматологу, – рассказывает Аранович. – Медсестра спрашивает: «Из какой палаты?» – «Из девятой» – «Что?» – «Не волнуйся, – отвечаю ей с улыбкой, – мне повезло больше других – у меня всё на месте».
Через месяц его отправили на выздоровление в другой тыловой госпиталь. Здесь он узнал, что группу выписанных бойцов формируют для отправки на Калининский фронт. А он хотел вернуться к своим боевым друзьям на север Ленинградской области. Что делать? И тут Александр Иосифович, впервые в жизни, решился на авантюру.
Всех выписанных загрузили в поезд, который отправился до Бологого. Здесь Аранович сообщил всем, что, вопреки предписанию, поедет к своим, в Ленинград. Старался быть аккуратным, поскольку понимал, что если его поймает патруль, разбираться не станут – сразу в штрафбат. А это – верная смерть.
Нашел поезд, идущий в сторону северной столицы, и как только он двинулся, запрыгнул с вещмешком на подножку вагона.
– Это был купейный вагон, – вспоминает старый солдат. – Я зашел в одно из купе, там сидят военные врачи в форме, а одна полка сверху свободна. Я молча залез туда и тут же уснул. И вдруг сквозь сон слышу: «Предъявите билеты и документы!» Приоткрываю глаза: в купе вошли капитан и два солдата. Всё, думаю, попался! А женщина-военврач говорит: «Все наши документы у майора в соседнем купе, обратитесь к нему». Капитан с бойцами вышел. Так меня приняли за военврача.
Дальше – еще интересней. Он добирался в Ленинград на товарняке, груженном боеприпасами. Один из вагонов оказался пустым, и офицер – начальник эшелона посадил его туда вместе с двумя инвалидами, солдатами-ленинградцами, которых отправили дослуживать в далекий тыл, но они перед этим решили встретиться со своими семьями. Офицер запломбировал вагон и во время проверки в Любани (та самая Любань, где Аранович воевал двумя годами ранее!) лихо соврал патрулю, что этот вагон загружен зенитными снарядами.
Под утро путешественники высадились в Ленинграде, на товарной станции. Тут их пути разошлись. Аранович на трамвае доехал до финляндского вокзала:
– Всюду туман, сырость. Вижу, тетка торгует пивом. Взял для отвода глаз кружку пива и спрашиваю, как мне добраться до станции Токсула, где стояла наша дивизия. «Не знаю, сынок». Я плюнул, вылил то пиво на землю и пошел к вокзалу. А там патруль проверяет документы. Решил выйти на вокзал со стороны железнодорожных путей. Стал обходить и вдруг вижу полуторку с номерами контрразведки нашей дивизии. И хотя они проехали мимо, моей радости не было предела: значит, наши где-то рядом. Тут снова наша полуторка, в кузове какие-то бочки. Остановил её, выходит старлей, который меня наглядно знал: «О, а ты здесь какими судьбами?». Объяснил, а он завернул меня в шинель, спрятал в кузов, а водителю сказал: «У шлагбаума на КПП мотор не глуши». Так мы и прошли КПП: грузовик медленно катится, а офицер показывает документы из дверей, не выпуская из рук. Попробуй тут проверь автомобиль!
– В расположении сразу отправился в штаб дивизии, – продолжает рассказ Александр Иосифович. – Начштаба обрадовался: «О, явился! Предписание нарушил? Ничего, мне не твои бумажки нужны, ты мне сам нужен. Нам через две недели – в наступление». Я был у начштаба на хорошем счету, он знал, что со связью не подведу. Но, оказалось, что мое место начальника направления связи занято, и временно меня отправили в резерв.
На четвертый день наступления начальник связи сказал Арановичу: «Дождался ты, командир на твоем месте погиб. Иди и принимай свой взвод». И начались боевые будни.
Когда Финляндия вышла из войны, дивизию перебросили в Польшу. Связисты жили в лесу и готовились к новому наступлению. К слову, во время наступления они приноровились использовать расплетенный алюминиевый электропровод, срезанный с электроопор. Качество связи он давал не хуже медного, а главное, по миновании надобности его можно было просто бросить, а не сматывать назад на тяжеленные катушки.
Январское наступление 1945 г. было грандиозным, на передовой собрали массу техники, плотность артиллерийского и реактивного огня была огромной. Когда началась артподготовка, стоял страшный грохот.
– Мы тянули связь за пехотой, снега по колено, – рассказывает Аранович. – Солдату, который разматывал катушку, я говорю: иди по свежей тропинке в снегу, раз она протоптана, значит, мин там нет. А сам пошел по снежной целине. И вдруг – взрыв, солдата буквально разорвало на куски, а я отделался порванной одеждой. Оказалось, мины на тропинке все-таки были. Мне тогда было всего 24 года, а ему – 38, у него остались жена и двое детей. Вообще, потери во взводе были очень большие. Из всех, с кем я начинал воевать, до победы дожили только 4 человека.
Фронт шел вперед, пока наши не встретились с американцами. Аранович их видел, но лично ни разу не общался – запрещали особисты.
После войны его, старшего лейтенанта, перевели в батальон обслуживания правительственной связи, где он прослужил несколько лет – на территории Польши и Германии, а затем осел в Николаеве. Здесь он узнал, что в 1941 г. в его родном селе произошла трагедия – расстреляли маму и младшего брата. Причем брат пытался бежать с места казни, но его поймали местные старшеклассники, избили и сами попросили у гитлеровцев автомат, чтобы застрелить мальчика только за то, что он еврей. Еще один брат, ушедший на фронт, пропал без вести, и лишь через несколько лет удалось выяснить, что он погиб от шального снаряда в конце 1943 г. под Киевом.
В Николаеве Александр Иосифович женился, причем расписался с женой буквально через несколько дней после знакомства. Он работал в Госбанке на ул. Фалеевской, окончил техникум связи, поступил в Одесский институт связи, но потом решил осваивать вычислительную технику и через правление Госбанка СССР перевелся в один из московских институтов, а после его окончания стал инженером по механизации николаевского управления Госбанка, где проработал до 1994 г. (тогда это уже было управление НБУ).
...Сегодня Александру Иосифовичу идет девяносто пятый год, но он до сих пор бодр, старается побольше ходить пешком. Секрет долголетия видит в том, чтобы поддерживать здоровый образ жизни, быть оптимистом и позитивно смотреть на окружающий мир, несмотря на все трагедии, тяготы и лишения. Прислушаемся к его совету, может быть, и мы станем долгожителями...
Станислав Козлов.

Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике