Страдание свойственно титанам

24 января скульптору Юрию Макушину исполнилось 80 лет
Мы встретились с Юрием Андреевичем Макушиным в здании Николаевского филиала Киевского национального университета культуры и искусств, в котором Мастер преподаёт уже почти двадцать лет. Пока идёт монтаж юбилейной выставки, у заслуженного художника Украины есть немного свободного времени.
– Юрий Андреевич, коллектив газеты и читатели поздравляют вас с замечательной датой. И первый вопрос по существу: «что Ваша жизнь»?
– Моя жизнь – творчество. Некоторые художники говорят, что творчество – это страдание. Некоторые, - что муки. Слава Богу, меня не коснулось ни то, ни другое. Но всегда была неудовлетворённость. Хочется что-то выразить неуловимое. Что-то прекрасное, которое витает. А по поводу страданий, скажу так: на мой взгляд, страдания присущи богам. Сын бога Прометей прикован был к скале за то, что подарил огонь людям. Вот он страдал за великое. Страдал Христос, страдал Данте, написавший «Божественную комедию». Страдали Галилео Галилей и Джордано Бруно, потому что видели глупость геоцентрической системы Аристотеля, которой люди поклонялись две тысячи лет: Земля – центр, и вокруг вращается мир. А небесная сфера – это купол, к которому приклеили звезды. И за эту глупость сжигали на кострах. Страдал Микеланджело – его заставили стоять на коленях с верёвкой на шее и ждать, пока Папа его простит. Страдал Лев Николаевич Толстой, который хотел переделать мир. Страдал Солженицын.
Я себя отношу к цеху творческих людей, но я не страдал. Страдание свойственно Титанам. А я – просто художник. Была неудовлетворенность оттого, что мог сделать, но не сделал. Были небольшие муки творчества, когда не удаётся композиция. Но, вообще-то, я везучий. Мне повезло. Всё есть: мастерская, квартира, жена, сын, внук, внучка. Были заказы, которые я выполнял. Это важно, ведь скульптура связана с большими расходами. Речь идёт о сотнях тысяч, иногда о миллионах. Эти деньги очень трудно найти всегда, каким бы богатым ни было государство. Никогда не хватает денег на скульптуру. А если и хватит, то обязательно будет навет, что половину украл…
– Отпилил, если про камень говорить?
– Фидий делал Зевса из слоновой кости и золота. Был донос, что много украл, и художника отправили под следствие. Скульптор связан тем, что ему трудно самостоятельно воплотить свою мечту. Сложнее, чем другим художникам. Если заказчик выступает в роли плательщика, то он требует «со своей колокольни» то, что хотел бы видеть. Был такой директор завода «Кристалл». Мы поставили Прометея из нержавеющей стали перед зданием завода. И после Прометея директор вызывает нас с Инной и говорит: «У меня есть три тонны листового титана. И я хочу, чтобы вы… поставили мне рабочего и колхозницу. Как в Москве».
– (в недоумении) И…
– Нет! Чтобы меня обсмеяли на весь Советский Союз? Я это к тому говорю, что вот бывают такие «прымхи» заказчика (на украинском это красиво звучит). Нужно попытаться переубедить его, и что-то оставить своё. Свою композицию, то, что отличает тебя от других художников. Хотя это очень сложно. На протяжении тысячелетий существует скульптура. Человек за эти годы нисколько не изменился: у него две руки, две ноги и одна голова. И из этого материала надо делать миллионы разных композиций. В этом главная задача и трудность.
– А насколько важны для воплощения замысла размеры скульптуры?
– Это очень важно. Есть разные виды. Станковая, малых форм, декоративная и монументальная. Монументальная – это, прежде всего, размер. Человеку трудно победить природу, потому люди и делают огромные скульптуры. Христос в Бразилии -тридцатиметровый, у нас в Киеве стоит женщина с мечом (её ласково называют Лаврентьевна, потому что возле Лавры стоит) – пятьдесят метров. Наша скульптура с Ириной под Новой Одессой, одиннадцатиметровый «Солдат». Он всё равно игрушечный, потому что рядом поля, простор, небо. Он не кажется таким большим, как если бы стоял между домами. И конечно, большую роль играет материал. Вот нержавеющая сталь, она чем хороша? В металле, как в зеркале, отражается мир, становясь нереальным. Когда пасмурная погода, наш солдат - чугунный, тёмный, суровый. Когда встаёт солнце, он - малиновый, как знамя, как огонь. Он разный каждый час. В нём отражается голубое небо, в нём плывут облака. Он стал частью природы.
– Есть модное слово «перфекционист». Человек, который не выпустит работу из рук, пока не достигнет идеального, на его взгляд, результата.
– Я не отношусь к этой категории людей. Нет предела совершенству. У меня был преподаватель в академии Михаил Аркадьевич Керзин, скульптор, друг Репина. Есть фотография большая: сидят Репин, Суриков, столпы того времени, а Керзин стоит сзади. Высокий красавец с усиками, похож, скорее, на джазмена, который играет на трубе. Когда я учился, ему было почти девяносто лет. Он преподавал, и о нём ходили легенды. Он требовал от студентов дотошного скрупулезного изучения тонкой формы на теле человека. Чтобы выявить все прожилки и прочие деталировки. И вот легенда. У него была мастерская, в ней он лепил фавна. И привёл козла в мастерскую для достоверности. Он пытался добиться совершенства. Но потом разломал, потому что понял, что не достигнет идеала никогда. А мастерская за это время вся пропиталась запахом козла. И главное: сроки всегда поджимают. Заказы все бывают «на вчера». Поэтому, ну я бы не сказал, что сырой, но выходит материал… обобщённый.
– В какой момент приходит понимание, что скульптура готова?
– Есть внутреннее чувство. Когда я себе говорю: «Вот оно, получилось».
– Сознательное?
– Бессознательное. Раздвоение личности (смеётся). Я читал Овидия, его «Метаморфозы», стихи, написанные в изгнании. Он упоминает наш здешний холод. И у меня сразу появилась идея. Овидий хотел вернуться в ласковый свой тёплый дом и просил у Августа разрешения. Но ему не позволили, и он в Северном Причерноморье скончался. И когда я это читал, то представил, как он здесь в стужу выходит на улицу. Из какой-то хаты… вокруг - зверье, примитивный образ жизни – скотина живёт вместе с человеком под одной крышей. Кутается в какую-то хламиду. И вот я сразу сделал такую композицию. Бывает такое, что выстрелит сразу. А бывает, что никак. Лепишь, а оно «отваливается». Не то. Вот это и называется: муки творчества. Главное - идея. За неё хорошо платят. На Западе (смеётся). У нас - нет.
– В Николаеве много памятников или мало?
– Мало. В Будапеште полно скульптуры. В Швеции – парки скульптур, в Литве на берегу - простой сосновый лес, и в нём - масса композиций. У нас очень мало. Почему я приехал после академии в Николаев, хотя меня звали вернуться на родину в Томск? Чтобы попытаться как-то облагородить этот рабочий город. Частично мне это удалось. Я хотел бы помянуть добрым словом Чайку Владимира Дмитриевича. Он был «заражен» идеей облагородить город, сделать островки искусства, обустроить дикие кусочки земли. Витя (сын – Виктор Макушин) сделал бюст Черновола. Был захламлённый уголок города, теперь там - памятник, фонтан, скамейки. Благодаря Чайке появилась и «невеста» у ЗАГСа. Бюст Потемкину. Булавицкий (скульптор Иван Булавицкий) сделал Ангела на проспекте Мира, святого Николая. Чайка был умница, он занимался Флотскими казармами, скверами. Но всё равно скульптур в городе не хватает. Мест много и идей. Во времена Ющенко была идея поставить памятник Мазепе. При повороте с проспекта Ленина возле Ленинского райисполкома.
– Скульптура – это идеология?
– Идея и идеология. Почему по всей земле - распятия Христа, хотя он никогда не бывал там? Идеология. Была идеология социалистическая, потому и Ленин был у нас везде. Нет империи без скульптуры. Империя порождает величественные площади, огромные здания и монументальную скульптуру. Империя утверждает свою идеологию в архитектуре и статуях. Масштабная скульптура была во время нацистов в Германии и во время Дуче в Италии. Я видел в Италии отреставрированный стадион, где на входах - мраморные великолепные статуи. Тысячи скульптур. Когда я их увидел, у меня руки опустились и не поднимались творить полгода. Гитлер хотел на восточных рубежах своей империи поставить скульптуры. И они были изготовлены. Чисто арийские образы. Перекликались с советскими темами. Потому что империя есть империя. Скульптура, как сказал один из скульпторов, - муза молчаливая, но очень страстная.
– Какие скульптуры, на ваш взгляд, сейчас нужны в нашем городе?
– У нас ничего не появляется, к сожалению. Планируется на Садовой, памяти «Небесной сотни». И всё. Когда меняется у нас руководство, очень быстро всё забывается, и никто не думает о том, как в итоге украсить город. Много чего надо. Я всегда поддерживал Валерия Карнауха, который предлагал выбрать достойное место для памятника Потёмкину. Ведь наш край - заслуга его. На протяжении двухсот лет князь неугоден был. То там, потом тут. Он хотел, чтобы его похоронили в Николаеве, в своём детище. Но у нас почему-то был приоритет Фалееву. Но надо помнить всех, благодаря кому мы живём в этом прекрасном городе.
Беседовал Юрий Любаров.
Фото Александра Кремко.
(Из архива редакции).

Источник: Вечерний Николаев | Прочитать на источнике